– За кухней есть еще одна ванная комната, – говорю ей.
Вся очередь поспешно удаляется по коридору.
– Виктор? – зову я, стучась. Толкаю дверь и нахожу его там: стоит, прислонившись к стене, голова запрокинута, глаза закрыты. Кругом следы рвоты. Его галстук и рубашка в ужасном состоянии.
– Что случилось? – спрашиваю его.
– Не знаю. На меня напало четверо парней. Отобрали все. Бумажник, часы, шнурки ботинок, расческу. Подонки, – жалуется он, – украли даже пушинки из кармана.
– Поедем домой, Виктор, – прошу я. Чувствую себя бесконечно несчастной. По горло сыта этой вечеринкой.
Брызги рвоты на нижнем крае обоев. Ржаво-красные пятна крови.
– Нет, ты не должна уезжать. Никогда не видел тебя такой счастливой.
– Только что закончилось мое счастье, – говорю ему. – Выглядишь ты кошмарно.
Виктор, держась за стену, с трудом выпрямляется. Стоит у стены, высокий, одежда болтается на нем, как на вешалке. Впервые он мне кажется старым, – будто ему не тридцать три года, а не меньше шестидесяти трех. Выглядит он больным, старым и похож на умирающего.
Слышу, как Ричард спрашивает: «Что случилось?»
Просовывает в дверь голову и изумленно разевает рот.
– Боже! – восклицает он. – Это кровь? Так вот, Виктор, ты немедленно отправишься в эту проклятую больницу! Черт побери!
Ричард протискивается в маленькую ванную, где только туалет и раковина. Отодвинув меня в сторону, обтирает Виктора платком.
– Пресвятая Дева Мария! Пресвятые угодники! – повторяет он.
– Отец, прекрати все это, ладно? – просит Виктор, отталкивая его.
– Ты поедешь в больницу. Сыт по горло всей этой чепухой, – решительно заявляет Ричард. Понимаю, что он пьян, но на глазах у него слезы. Он дрожит. – Если бы тебя попросила твоя мать, ты не задумываясь отправился бы в больницу.
– Мать не стала бы просить, – отвечает Виктор. Он смотрит на Ричарда; искаженное отчаянием лицо мистера Геддеса выглядит глупым. Оно выглядит беспомощным и нелепым.
– Хорошо, – соглашается Виктор. Направившись к раковине, сплевывает коричневато-ржавый комок. – Ладно, отец. Поеду. Завтра утром.
Выходим из ванной, пробираясь через вновь образовавшуюся очередь. Виктор опирается на меня. Запах от него ужасный, он понимает это и смущается, что окончательно добивает меня. Какой-то молодой человек говорит: «Какая мерзость!» Эстел успокаивает его: «У меня полдюжины ванных комнат, дорогой… Ричард, позови прислугу!»
Мы с Виктором поднимаемся наверх. Разыскиваем комнаты для гостей, комнаты, которые обставлены исключительно старинной мебелью. Над кроватью, застланной одеялом, кружевной балдахин, у окна жесткий стул с деревянным сидением. Рядом с ним стопка книг. Одна открыта на странице с картой мира XIX века. С первого взгляда ясно, что никто никогда не сидел на этом стуле и не читал эту книгу. Лампа рядом со стулом такая тусклая, что при ее свете не прочитать ни строчки.
– Кровать под балдахином, гардероб в стиле Адама, [20]– объясняет Виктор, – очень миленько. У-у-у, ошибочка. Эстел поставила в спальне стул, предназначенный для гостиной.
Входим в ванную, там большая круглая ванна с медными кранами и мыльница с душистым мылом в форме клеверного листа.
– Нравятся тебе все эти древности? – спрашиваю Виктора, вертя в руках кусок душистого мыла.
Виктор, глядя в зеркало, отвечает:
– Если бы у меня был собственный дом, вся мебель была бы с бору по сосенке, вроде той, что у нас. Или обошлись бы вообще без мебели. Разбросали бы по полу подушки, – и все.
– Тебе нужен письменный стол. Как ты без него работал бы?
– А я не стал бы работать, – отвечает он. Стянув с шеи галстук, вешает его на крючок для полотенца. Потом расстегивает рубашку. Встав на колени и, прижавшись к краю ванны, засовывает голову под кран. Склонившись над ним, намыливаю ему плечи, шею и грудь. Он полощет рот, сплевывает. Глубже окунает голову, смачивает волосы. Берет у меня мыло, умывается. Отстранившись от ванны, проводит руками по влажным волосам. Протягиваю ему полотенце, и он вытирает им голову. Вытирает насухо лицо, садится на край ванны и роется в карманах в поисках сигарет. Брюки забрызганы водой. Косточки тонкие, как у птички. Кожа – как бумага. Вытянув перед собой руку, проводит по ней другой рукой, как будто это не его рука. Собственное тело кажется ему чужим, и оно стало чужим для меня. Виктор ищет сигарету, но пачка пустая. Спрашиваю, почему ему стало плохо, но он сидит молча, с закрытыми глазами.
Читать дальше