Вера Колочкова - Волосы Береники

— Да, Маргарита Федоровна, я слышу.

— Ну вот и хорошо! Чего ты вдруг скуксилась?

— Не знаю, Маргарита Федоровна. Вдруг отчего-то сердце сжалось, как от дурного предчувствия.

— Прекрати. Никаких предчувствий знать не хочу! И все, и не будем больше об этом! Ни слова больше, поняла?

— Да, поняла.

— Вот и отлично. Ладно, я к себе поднимусь, мне еще пару звонков сделать нужно…

Маргарита Федоровна ушла, оставив Нику одну. Может, зря она это сделала. Может, если бы не ушла, удалось бы захлопнуть лазейку в тот памятный для обеих разговор… Такой давний, что теперь казалось, будто его и не было. И вообще ничего не было.

Много ли прошлому надо, чтобы разбередить память? Всего несколько минут, пока за окном резвятся муж и сын…

Никогда не знаешь, какое испытание придумала для тебя судьба. Ей, судьбе, все равно, в каком возрасте пребывает испытуемый, и по силам ли ему… Или ей. И что бежит она, к примеру, первого сентября в школу и знать не знает, что через десять минут придет конец ее пятнадцатилетней беззаботной жизни и наступит жизнь вполне взрослая, отягощенная драматическим счастьем, имя которому — любовь… А что? Джульетте, между прочим, тоже четырнадцати лет не было, когда она подверглась вполне взрослому испытанию. Чем же эта лучше, рыже-кудрявая конопатая пигалица по имени Ника?

И он тоже на Ромео был не похож. Никаких тебе смоляных итальянских кудрей, ни горящего взора, ни пылкого темперамента. Обычный на первый взгляд мальчуган. Белобрысый, худой и длинный, и голову держал заносчиво, как и следовало новичку. Мало ли, как в новой школе встретят.

А класс у них спокойный был, девчачий в основном. Каждый мальчик — на особом счету. Как новенького могли встретить? Конечно, хорошо встретили, с доброжелательным кокетливым любопытством. Томка на правах первой красавицы сама подошла, спросила вполне дружелюбно:

— Тебя как зовут, новенький?

— Антон.

— Ага. А чего такой скромный?

— Почему скромный? Нормальный я.

— Ну да… Я подошла, а ты глаза опустил и покраснел.

— Да ладно… Тебе показалось.

— Хорошо, пусть показалось. А чего не спрашиваешь, как меня зовут? Это даже неприлично, знаешь ли. Обидно. Девушка сама к тебе подошла, познакомиться хочет, а ты даже имени у нее не спросил.

— И как тебя зовут, обидчивая девушка?

— Тамарой меня зовут. А с кем ты хочешь сеть рядом? Уже присмотрел кого?

— Да мне все равно как-то.

— Ну если все равно… Тогда можешь сесть за одну парту с Никой, моей подругой. Считай, повезло тебе! И не смотри, что она рыжая, — это нормально, рыжий цвет волос на сегодняшний день в моду вошел. Некоторые специально красятся, а у Ники он свой, природный. И вообще, она у нас отличница, к тому же не вредная, всегда списывать дает.

— А чего сама с подругой за одну парту не садишься, если она такая рыжая и вся из себя распрекрасная?

— Да я бы с радостью, только мой парень обидится. Его Лёва зовут. Он тоже умный, умнее Ники в сто раз, так что я не внакладе, сам понимаешь.

— Чего ж не понять? Понимаю, конечно.

— А девушка-то у тебя есть, новенький? Или свободен пока?

— А зачем тебе это знать? У тебя ж умный Лёва есть.

— Ладно, не ревнуй. Поглядим потом, кто умнее. После школы все вместе гулять пойдем — я, Лёва, ты и Ника. Расскажешь, кто ты есть да откуда, каким ветром тебя занесло. Давай, садись к Нике… Слышишь, звонок прозвенел?

Томка игриво подтолкнула новенького, и он уселся рядом с Никой нехотя, по-прежнему сохраняя на лице выражение заносчивости: мол, не подумай чего, рыжая, не особо и хотелось рядом с тобой за одну парту садиться, так уж вышло.

Она и не думала. Она вообще ни о чем думать не могла. Сидела, опустив голову, и слушала, как стучит перепуганное сердце. Уговаривала себя не умирать.

Наверное, Джульетте в этом смысле жилось легче. Джульетта не была рыжей. А кирпичный румянец на фоне рыжих волос — это же катастрофа! Он из обычной девчонки в один миг может страшилище сотворить. Вот сейчас новенький повернет голову, приглядится… Да, это будет катастрофа. Конец жизни. И Томка тоже хороша, подруга, называется! Хотя она как лучше хотела, это понятно.

Где-то там, за пределами катастрофы, высокими нервными нотками звенел голос исторички Елены Александровны, по совместительству классной руководительницы. Из-за этого голоса историчка и получила свое законное прозвище — Истеричка. В самом деле, чего уж так нервничать-то? Как говорила Томка: никто в педагогический после школы не гнал, могла бы в другой какой институт податься, более приличный. Глядишь, и замуж бы выскочила.