Зое Дженни: Зов морской раковины

У Марии были светлые волосы ниже плеч, острые коленки и громкий раскатистый смех. Ее смех не имел ничего общего с тем невротическим хихиканьем, бульканьем и внезапным прысканьем, которое он обычно слышал в столовой и коридорах университета. В четвертый раз пригласив Марию в ресторан, Розенберг опустил в ее бокал жемчужину. Они поженились в один из сентябрьских дней, когда солнце еще давало тепло, а деревья только начали сбрасывать листву. В этот же год Розенберг защитился, его книга была высоко оценена специалистами и получила несколько премий.

Первый этаж дома Розенберг оборудовал под логопедический кабинет и принимал пациентов в тихой комнате с окнами в сад. Количество пациентов с каждым днем возрастало, и если вдруг между двумя приемами у него находилось свободных полчаса, он выходил из кабинета и, подражая больным с дефектами речи, заикаясь, мямлил имя жены. Получалось так нелепо, что всякий раз Мария заливалась звонким смехом, и господин Розенберг шел на этот веселый смех и любил Марию там, где ее заставал.

В выходные дни господин и госпожа Розенберг ходили в гости к соседям – врачам или антикварам – и в первые же месяцы перезнакомились со всеми соседями на холме, любителями выпить и провести время в приятном обществе. Больше всего Марию восхищали жены преуспевающих мужчин, которые владели собственными бутиками или небольшими частными галереями. Казалось, у этих женщин было что-то, принадлежавшее только им и не касавшееся их мужей. В сравнении с ними Мария считала себя простоватой и скучной. Когда супруги возвращались после вечеринок домой, Розенберг держался за Марию, потому что плохо переносил алкоголь и быстро пьянел. Поначалу Мария еще посмеивалась над мужем, когда, хочешь не хочешь, она помогала ему подняться по лестнице в спальню. Потом она помогала ему уже молча. В такие ночи Мария лежала без сна рядом со своим крепко спящим мужем.

В детстве Марии нравилось доставать из шкафа мамины платья и наряжаться. Когда приходили гости, она надевала мамины туфли на высоких каблуках и, спотыкаясь, разгуливала в них по квартире на забаву гостям. Она обматывалась тканями, которые превращались в палатки и пещеры. Мария помнила, как одним воскресным утром после какого-то праздника она зашла в гостиную: родители еще спали, и мамино вечернее платье лежало на полу, словно мертвая сброшенная кожа. Мария надела это платье, и ее окутал запах духов и маминой соленой кожи; она гордо ходила по квартире, волоча за собой шлейф тонкой материи и воображая, что превратилась в свою маму.

В бессонные ночи такие воспоминания крутились в голове Марии, как постоянно повторяющийся фильм, и чем чаще она об этом думала, тем тверже становились ее намерения. Однажды утром за завтраком она открыла мужу, что хочет разрабатывать модели одежды и к весне собирается создать собственную небольшую коллекцию. Господин Розенберг удивленно взглянул на Марию, ободряюще хлопнул ее по плечу и распорядился на той же неделе оборудовать под мастерскую пустовавший чердак.

Мария сидела за стеклянным столом, перед ней лежала выкройка. Мария чувствовала пустоту большого помещения за спиной. Она поднялась, прошлась по чердаку – под ногами поскрипывал деревянный пол. Свет косо падал через чердачное окно, взгляд Марии остановился на маленьком ярком прямоугольнике света на полу. За два дня она не сделала ни одного штриха. Она выдвинула стол на середину, но, окруженная пустотой комнаты, сразу же почувствовала себя как будто в центре внимания. Мария снова передвинула стол к стене и представила, что она прикована к стулу и больше никогда с него не поднимется. Карандаш скользнул по бумаге, сначала – неуверенно и криво. Спустя несколько часов вокруг стула полукругом лежали десятки шариков из скомканной бумаги. Если эскиз удавался и она раскладывала на полу отдельные части кроя, это было равносильно маленькой победе. Прежде чем сложить их в единое целое, она смотрела на раскроенный материал, лежавший на полу, как тень от чьего-то тела. Потом Мария садилась за швейную машинку и представляла себе того, кто оденется в эти ткани и вдохнет запах, оставленный прикосновениями ее рук и быстрой иголкой швейной машинки, со стуком сшивавшей ткань.

На столе и на полу лежали ножницы, иголки и лоскуты ткани. Присутствие этих предметов делало помещение вокруг Марии чуть меньше. Теперь она двигалась увереннее и спокойнее, и, раскатывая на полу рулоны ткани, представляла себе, будто это ковер, предназначенный лишь для нее.