Екатерина Вильмонт - Девственная селедка

– Не пьяница?

– Нет, он совсем не пьет.

– Как это? – удивилась бабушка.

– Не знаю, – засмеялась Ева, – не пьет и все.

Ева хотела сказать бабушке, что мать с новым мужем три месяца назад уехала в Израиль, но, собственно, в Израиль они не собирались. Прямо из Вены поехали в Италию, где до сих пор дожидаются разрешения на въезд в Америку. Но ей не хотелось, чтобы бабка знала, что Ева осталась в Москве совсем одна.

– А что ж, она мне-то не написала?

– Не знаю, бабусь…

– А он чем деньги-то зарабатывает?

– Журналист он. В газете работает…

– Ишь ты, путевый значит?

– Путевый, путевый…

– И с вами живет?

– С нами, с нами…

Ева ненавидела вранье, хотя в данном случае это была ложь во спасение.

– Ну, а у тебя никто еще не завелся? Ты вон красивая девка…

– Нет, бабусь…

– Ой, врешь, девка, по глазам вижу, врешь! Говори, что за парень…

– Да, бабусь, пока еще говорить не о чем… Только недавно познакомились…

– Сколько годков-то ему?

– Двадцать три.

– А звать как?

– Платоном.

– Платоном? Надо ж, редкое по нашим-то временам имя. И что у вас?

– Ничего, бабусь… Один раз в театр сходили… Один раз в гостях были. На дне рождения его друга.

– А что за семья-то?

– Бабусь… ну хватит, говорю ж, пока ничего у нас нет… просто нравлюсь я ему.

– Смотри, девка, там в Москве-то у вас с этим делом легко, переспали и разбежались, не годится так.

– Бабусь, никто еще ни с кем не переспал.

– Смотри у меня, узнаю, пришибу. Хватит с меня одной шалавы… А чего мать тебя не кормит, что ли?

– Почему, кормит. Просто я занимаюсь много, знаешь как в медицинском трудно учиться.

– Ничего, зато доктором будешь. Дело хорошее… Уважаемое…

– Ох, бабусь, я так наелась, в сон клонит.

– Ну иди, ложись…

– Да нет, я сперва со стола приберу…

– А прибери, и правда, ты молодая, а я что-то умаялась. Вот выучишься на доктора, станешь бабку лечить…

Утром Ева проснулась, на дворе было совсем еще темно, но кто-то уже тюкал топором – дрова колол. Неужто бабушка с утра пораньше?

Ева вскочила. Нет, бабушка возится у печки. Ева глянула в окно. В утренних сумерках она увидала какого-то мужика, который действительно колол дрова.

– Доброе утро, девка. Заспалась!

– Доброе утро, бабусь. Кто это там дрова колет?

– Да сосед новый. Из ссыльных. Но золотой мужик. Помогает мне. Ты, кстати, оденься, не ходи так, он к нам завтракать придет. Очень он мои оладушки уважает.

– Бабусь, ты сказала, из ссыльных?

– Ага. Он в лагере сидел, потом ему лагерь на ссылку сменили…

– Политический?

– Да. Хороший мужик, только озлобленный очень.

Стук топора смолк, а вскоре в сенях раздался топот. Потом в дверь постучали.

– Варвара Семеновна, можно?

– Заходи, заходи, Георгий Иванович. Вот, познакомься, внучка моя из Москвы пожаловала. На доктора там учится.

– Здравствуйте, – проговорила Ева, с любопытством глядя на незнакомца. – Меня зовут Ева.

– Ева? А и впрямь – Ева! – он смерил ее каким-то странным недобрым взглядом. Но ее почему-то бросило в жар. Он был крупный, немного мешковатый, небритый…

– Евушка, подай Георгию Иванычу полотенчико.

Ева с горящими непонятно отчего щеками кинулась к бабкиному комоду.

Георгий Иванович ел красиво, как-то не по-деревенски. Хотя руки у него были грубые, запущенные, огромные, на безымянном пальце левой не хватало одной фаланги. Но Ева не могла отвести от них глаз, они словно заворожили ее. А бабка решила, что внучка просто от смущения не может глаз поднять на чужого мужчину. Это бабке понравилось.

– Ох, и вкусно же у вас, Варвара Семеновна. Я уж сам пробовал делать оладушки по вашему рецепту, ничего не выходит. Небось секрет у вас какой-то есть.

– Есть, а как же, – задорно рассмеялась бабушка. – Руки женские должны это делать. Негоже мужику оладушки жарить.

– Ну почему, говорят, самые лучшие повара мужчины, – подала голос Ева.

– Я про то не знаю. Может, для больших начальников мужики стряпают, а для нас, простых людей, лучше бабьих рук в этом деле нету. Права я, а, Георгий Иванович?

– Правы, правы, Варвара Семеновна. А что, Ева, как там сейчас в Москве? Что слышно с этой перестройкой и гласностью? Не заглохли еще?

– Нет! Вон в декабре академика Сахарова из ссылки вернули…

– Слыхал, слыхал…

– А еще за границу потихонечку пускать начали.

– Серьезно? – вдруг напрягся гость.

– Да! Маму одного нашего студента вдруг в Германию пустили, по приглашению. Она и не надеялась… Причем не к родным, а к подруге! И в Израиль тоже… Один знакомый журналист пять лет был в отказе, и вот недавно выпустили…