Полина Поплавская - Уроки любви

– Где мама?

Джанет даже онемела на мгновенье – на ее памяти Пат никогда не называла так ее бабушку, и острая жалость к матери сжала ее сердечко.

– Она у себя, мамочка. Но она еще спит.

Пат, ни слова не говоря, села на ступеньки и прикрыла покрасневшие от суточного перелета веки. Джанет робко присела рядом. – Я принесу тебе поесть?

– Нет. Ты иди, куда собиралась, я посижу здесь одна. Так будет лучше. Иди, иди.

И Джанет послушно вышла, хотя, конечно, ни о каком шампанском речи уже не шло. Медленно пройдясь по утреннему городу, она взобралась на пустынный в такое время Стандарт-Хилл и, забыв о своем дорогом костюме, устроилась прямо на траве. Стояла середина мая – самого нежного и упоительного из всех месяцев, времени надежд и тайных даров, полного прелести еще не свершившегося, но уже обещанного; времени, когда сам воздух можно пить, как изысканное вино, и пьянеть от него, и, следуя зову крови, бродить неведомо где, зная, что все дано и все сбудется. Джанет вытащила из кудрей старинные черепаховые шпильки, утащенные для такого дня у бабушки, и с радостью ощутила, как ветерок начал запутываться в ее волосах, обдавая их мятной прохладой. А потом достала из сумочки единственную сигарету, которую еще будучи лет двенадцати поклялась выкурить впервые в день своего совершеннолетия. И от сигареты остался все тот же мятный холодящий привкус. И тогда, вся раскрытая грядущей жизни как цветок, Джанет тихо рассмеялась и, уже не задумываясь и не сомневаясь, положив листок прямо на сумочку, написала Милошу откровенное, страстное и недвусмысленное письмо.

Она вернулась домой часа через два. Пат уже не было на лестнице, и только из комнаты Селии доносились приглушенные, перемежающиеся долгим молчанием звуки беседы. Мать и бабушка вышли лишь к обеду: Селия, как всегда, с безукоризненно подкрашенным лицом, а Пат без всякой косметики, с покрасневшим носом и припухшими глазами. Отказавшись поесть, она уехала на кладбище, а Селия, ласково расцеловав внучку в обе щеки, таинственно поманила ее наверх:

– Пойдем, у меня есть для тебя подарок.

И там, в кабинете Чарльза, где все оставалось по-прежнему, она торжественно достала откуда-то из глубин палисандрового письменного стола пакет, трогательно перевязанный не современной яркой синтетической лентой, а простой вязаной тесьмой:

– Мы с Чарльзом хотели подарить тебе это вместе… С днем рождения, Джанет.

Закружив Селию по комнате и – будучи на голову выше – едва не поднимая ее, Джанет бросилась с подарком к себе. Под ворохом тончайшей папиросной бумаги, вздымающейся и опадающей, как шелк, оказались крошечные золотые часики-брошка работы известной в середине прошлого века фирмы «Тэвейн Уотч» и первое издание романа Лоуренса – того самого романа, который когда-то Селия запирала от Джанет на ключ и который так советовал ей прочитать Стив, когда она вырастет. [6]На первой странице твердым, по-старинному витиеватым почерком Чарльза было выведено: «Есть предел и времени, и пространству – нет его только отношениям Мужчины и Женщины. Джанет – от Си Ч. 15.05.91».

Часики звонко стучали в ее руке, как маленький неутомимый зверек, а по щекам девушки катились крупные слезы.

Пат вернулась, когда на небе уже высыпали неяркие майские звезды, и сразу прошла в комнату Джанет, которую мысленно все еще называла своей.

Джанет в упоении читала подаренную книгу, словно в первый раз, после сотен современных изданий о приключениях плоти, открывала для себя ее пока еще книжные тайны.

Пат присела на край кровати и слегка отвела руки дочери, чтобы прочесть название:

– Ах, «Леди»… Эта книга действительно была когда-то культовой, и многие спасли себя для настоящей жизни благодаря ей. Впрочем, многие и утонули. На мой же взгляд, она немного устарела.

Джанет вскинула на нее глаза:

– Разве любовь может устареть?

– Любовь – нет, но ее формы.

– Разве здесь может иметь значение форма?

– Форма имеет значение везде, Джанет, ибо она самое первое отражение содержания. Увы, но это так. Впрочем, я пришла поговорить не об этом. Во-первых, бабушка. Ты видишь ее каждый день – как она? Я имею в виду ее внутреннее состояние, если хочешь, душу. Мне она показалась слишком закаменевшей, и это плохо, опасно…

Джанет отложила книгу и на минуту задумалась.

– Нет, мама, – в конце концов твердо и уверенно выговорила она, – бабушка внутренне так же ровна, как и внешне. Ведь она по-прежнему любит его, и его дом, и тебя, его дочь, и меня – и поэтому она не сломается. Она любит.