Джудит Крэнц - Все или ничего

Поместье служило домом семье Килкуллен более ста двадцати лет и до сих пор оставалось самой крупной и прекрасно ухоженной постройкой из известнякового кирпича среди всех сохранившихся в Калифорнии до наших дней заметных построек подобного типа; его по-прежнему называли гасиенда «Валенсия», и в нем, как и прежде, присутствовал исконный дух настоящих испанских фермеров-скотоводов – ранчерос. Гасиенда представляла собой одноэтажное здание в тридцать пять комнат, сложенное из светлого известнякового кирпича, с фасадом, простые, четкие пропорции которого радовали глаз. Сзади под прямым углом к основному дому вплотную примыкали еще два крыла, разделенные между собой просторным внутренним двором с фонтаном посередине. Гасиенда была крыта одной крышей из красной, потемневшей от времени черепицы; все основные комнаты выходили на просторные крытые веранды, обращенные во внутренний двор с пышными цветочными клумбами, над которым уходил ввысь вечный купол, усеянный светилами, совершающими свой неизменный ход. Гасиенда всегда была и сейчас оставалась скорее родовым поместьем, замком, нежели просто ранчо.

Десять акров славившихся по всей округе садов окружали гасиенду. Изначально посаженные женами семьи Валенсия, они впоследствии приумножались, становясь еще более красивыми, ухоженные трудолюбивыми руками жен Килкулленов – первые две из них также родились в семьях ранчерос. За садами шли посадки деревьев, которые скрывали располагавшиеся неподалеку амбары, конюшни и другие хозяйственные постройки. Казалось, что рабочая территория ранчо находится где-то в другом мире и не имеет никакого отношения к этому зеленому оазису, в котором обсаженные кипарисами извилистые дорожки уводили в несколько уединенных уголков – в замкнутый мир, где взору вдруг открывались небольшие фонтаны со ступенями, обсаженными гераниевыми кустами, которые разрослись так буйно, что почти скрывали старинную ограду из терракотового камня.

Оставив машину у входа, Джез вбежала в дом, с наслаждением ощутив прохладу, всегда царившую там даже в жаркие сентябрьские дни. В первый момент эта прохлада могла вызвать легкую дрожь, ведь стены дома были полуметровой толщины, но у Джез это не рождало неприятных ощущений, поскольку даже воздух источал ностальгические ароматы ее детства, к которому примешивался неуловимый запах костра. Этот тонкий, не поддающийся определению специфический аромат, остававшийся неизменным, сколько бы столетий ни прошло, она ощущала только здесь. Он исходил от огромных испанских комодов и сундуков, от массивных кроватей с резным изголовьем и стульев с высокими спинками, кресел красного дерева, некоторые из которых и по сей день были обтянуты кожей, доставленной семье Валенсия на кораблях, добиравшихся сюда из Испании еще вокруг мыса Горн. Толстые персидские ковры, которые в первые годы существования гасиенды покрывали плотно утрамбованные земляные полы, теперь устилали сменившую их плитку и гладко оструганные деревянные доски. Каждое поколение пополняло гасиенду своей мебелью, картинами и произведениями искусства, но ничто не нарушило изначальный испанский «колониальный» стиль внутреннего убранства, этот дух простоты и постоянства, в котором присутствовало куда больше мужского, нежели женского начала.

И сегодня, как это случалось всякий раз, когда она возвращалась в дом после долгого отсутствия, на нее вновь нахлынули воспоминания о вечерах ее детства, когда она, заботливо укутанная, уютно устроившись в глубоком темно-коричневом кожаном кресле перед камином в музыкальной комнате, смотрела, как на потолке с дубовыми перекрытиями играют тени от языков пламени, и вместе с родителями слушала пластинки с записями песен «Битлз». «Много ли найдется таких людей, которые, вдохнув знакомый с детства запах дыма и мысленно услышав «Земляничные поляны», почувствуют подступающие к горлу слезы?» – подумала Джез, но, тут же выкинув эту мысль из головы, быстро прошла на кухню, где суетилась повариха и ее давний друг Сьюзи Домингес.

– Сьюзи, моя дорогая и единственная, как ты поживаешь? – Крепко обняв ее, Джез почти подняла хрупкую, миниатюрную женщину.

– Для разнообразия сегодня решила поработать подольше, – с удовольствием ответила та.

Сьюзи относилась к той породе поваров, которые счастливы лишь в том случае, если на кухне царят суматоха и движение. Только позволь ей, и Майку Килкуллену пришлось бы приглашать гостей к ужину по крайней мере три раза в неделю. Будь на то воля Сьюзи, и просторная кухня, где когда-то несколько поваров-китайцев трижды в день готовили обильную трапезу на большую семью, вновь наполнилась бы людьми. Теперь же ее хозяин обычно ужинал в одиночестве, за исключением тех выходных, когда на гасиенду приезжала Джез, но сегодняшние приготовления к воскресной фиесте вполне отвечали ее представлениям о гостеприимстве.