Кэтрин Стоун - Красотки из Бель-Эйр

– Может быть, Сара хотела забеременеть. Может, это было ее решение.

– Эмили, ты говоришь, что Сара хотела смерти?

– Нет, мой милый, – тихо ответила Эмили. Она-то знала о желании жить и желании умереть. – Сара не смерти хотела, Роб, она хотела жизни, она хотела быть как все.

Когда Эллисон прилетела в Нью-Йорк, шел дождь. Дождь напомнил Эллисон о более счастливых временах… радостный, наполненный любовью обед с шампанским мокрым, серым днем… промокшие волосы, нежно вытираемые полотенцем… влажный шелк и кружева, ласково снимаемые дрожащими от желания сильными руками.

Дождь напомнил Эллисон о любви.

Но сегодня было холодно и темно, и любовь затерялась где-то в темноте.

Эллисон не сообщила Питеру о своем приезде. Когда в девять вечера она добралась до его квартиры в Челси, полоски света под дверью не было. Где же он? Наверное, в театре, хотя его участие в постановке Шекспира на Бродвее закончилось. Это была неделя, чудесная, счастливая неделя, когда Питер должен был укладывать вещи, завершать дела, а через два дня переехать в Лос-Анджелес, чтобы навсегда остаться с ней.

Эллисон постучала в дверь квартиры, не ожидая ответа и раздумывая, стоит ли входить, если Питера там нет.

Но Питер был там, в темноте.

– Эллисон? Входи…

Прежде чем войти, Эллисон всмотрелась в темноту. Она увидела частично уложенные коробки, которые уже были бы отправлены, если бы… Увидела и маленькую тень – Оладью. Но Оладья не завиляла хвостом, не бросилась, как обычно, к Эллисон. Оладья ощущала печаль. Последние одиннадцать дней она снова жила в когда-то знакомой, но давно забытой мертвящей тишине.

Когда Эллисон вошла, Питер включил маленькую лампу, взял ее мокрый от дождя плащ и взглянул на влажные золотисто-рыжие кудри.

– Дать тебе полотенце, чтобы вытереть волосы? – тихо, печально спросил он, как и она, вспомнив другой день, когда надо было высушить намокшие под дождем кудри.

– Нет, спасибо. – Эллисон прошла в гостиную и села на диван. Она не смотрела Питеру в глаза, не могла, но когда он брал ее плащ, увидела муку на его застывшем красивом лице. Муку, бессонницу, боль. – Питер, пожалуйста, расскажи, что случилось с Сарой.

Питер сел на стул напротив нее, нашел взглядом зеленые глаза, которые не хотели смотреть на него, и стал рассказывать свою историю с самого начала.

– У тебя был зеленый «фольксваген»? – спросила Эллисон, перебив его, едва он заговорил о весне, когда они с Сарой встретились и полюбили друг друга, создавая розовый сад.

– Да. Откуда ты знаешь, Эллисон?

– Я знала Сару, Питер. В тот год я училась в Гринвичской академии. До весны Сара обычно приходила смотреть, как я езжу верхом, в полдень. – Эллисон вспомнила радостное лицо Сары, нежно порозовевшую кожу и сияющие синие глаза, когда она садилась в потрепанный «фольксваген» к мужчине, которого любила.

– Ты знала Сару? – не веря своим ушам прошептал Питер. И, тоже вспомнив, тихо добавил: – Ты была та девочка с огненными волосами, наездница-чемпионка. Сара любила смотреть, как ты скачешь. Она говорила, что ты выглядела такой свободной и счастливой, когда взлетала над препятствиями. Благодаря тебе, Эллисон, мы с Сарой стали ездить верхом в Центральном парке.

– Питер, прошу тебя, расскажи, что случилось, – помолчав мгновение, прошептала Эллисон.

Она услышала любовь в голосе Питера – воспоминание о Саре, полное любви, и любовь к девочке с огненными волосами. «Скажи мне, Питер, умоляю тебя. Если есть хоть какая-то возможность объяснить…»

Эллисон молча слушала, как спокойно, негромко Питер рассказывал ей все. Его низкий, приятный голос помог Эллисон совершить эмоциональное путешествие во времени, туда, где были огромная любовь и огромная радость… а потом огромная печаль.

Питер рассказал Эллисон о желании Сары быть свободной, получить хоть какой-то контроль над болезнью, которая ее убивает, о своем обещании позволить Саре быть свободной, о собственных страхах и сомнениях, когда он держал это обещание, несмотря на отчаянное желание защитить ее, укрыть от опасностей.

Питер едва слышно прошептал, что почти верил, будто диабет Сары можно вылечить. В последний год своей жизни Сара выглядела очень больной, словно умирала. А затем, за два месяца до поездки в Рим, все снова, как по волшебству, изменилось. Сара выглядела чудесно, лучилась здоровьем и счастьем. Такую энергию и надежду дала ей беременность, беременность, которую она планировала и хотела.