Кэти МакГэрри: А тебе слабо?

Я отхожу от комода, мама развязывает мой галстук.

– Отлично выглядишь, – говорит она.

– За исключением галстука.

Мама улыбается и расправляет концы галстука, чтобы отмерить нужную длину.

– За исключением галстука. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

Тревожные морщинки собираются под её глазами, улыбка становится натянутой.

– Я знаю, что доктор разрешил тебе вернуться к тренировкам, но я бы подождала ещё недельку-другую. Только для того, чтобы убедиться, что всё заживает как надо.

Мама умело завязывает узел и подтягивает его к моему горлу. Несколько секунд она придирчиво осматривает результат, потом дотрагивается до моей щеки – редкий жест для нас обоих.

– Я рада, что ты поправился.

Мама убирает руку.

– Сегодня утром я разговаривала с твоим братом. Он спрашивал, как у тебя дела.

Марк отлично знает, как у меня дела. С тех пор как меня выписали из больницы, мы с ним каждый день разговариваем по телефону. Должно быть, Марку до сих пор неловко разговаривать с мамой, поэтому он выбирает самые простые темы. Я принимаюсь возиться с запонками.

– Что ты ему сказала?

– Что ты такой же упрямый, как твой отец, и ни за что не скажешь мне, если тебе больно.

– Да всё отлично, мам.

Мама теребит жемчужное ожерелье.

– Если бы мы прислушались к тебе в то утро… Если бы прислушались ещё раньше, за несколько недель до этого… Если бы я пошла наперекор твоему отцу, когда Марк нам рассказал… ничего этого не случилось бы.

– Всё нормально.

Мне бы тоже хотелось, чтобы они услышали меня в то утро, когда Бет сбежала. Мне бы хотелось, чтобы они услышали меня за несколько недель до этого, когда я сказал, что она мне небезразлична. Мне бы хотелось, чтобы мама не поддержала отца и оставила бы Марка дома, но всё случилось иначе. Впрочем, даже если бы всё было сделано правильно, вряд ли это предотвратило бы надвигавшийся кошмар. Бет сбежала потому, что её страшила жизнь в Гровтоне. Она сбежала бы всё равно, что бы ни произошло между нами, а поскольку я её люблю, то помчался бы за ней.

Мама вздыхает и вновь переходит на светский тон.

– Марк приедет на ужин в воскресенье. Думаю, устроим всё просто, по-домашнему. Только я, ты, Марк… и, будем надеяться, твой отец.

– Здорово!

Даже при том, что мы с мамой прекрасно знаем: отец уедет в город на весь вечер, который Марк проведёт в нашем доме. Он до сих пор отказывается признавать его существование. Брак моих родителей тоже не изменился к лучшему. Мама выбрала меня и Марка, а отец отказался от планов баллотироваться в мэры. Однако он всё ещё живёт с нами, и они с мамой продолжают ходить к семейному консультанту. Как я уже сказал, никто не знает, что нас ждёт в будущем.

– Не забудь бутоньерку, – мама выходит из моей комнаты.

Я хватаю ключи от машины, коробочку с красной розой, которую Бет приколет на запястье, и бегу в гараж. Краем глаза замечаю отца, сидящего за столом в своём кабинете. Мы с ним не разговаривали с того дня, когда он пришёл в мою спальню, и я не думаю, что сегодня кто-то из нас нарушит молчание.

Открыв дверцу джипа, я слышу за спиной скрип двери и звук шагов по бетонному полу. Отец подходит к верстаку и принимается перебирать коробки с болтами и гайкам.

– Твоя мама сказала, что ты подписал контракт и будешь играть за команду университета Луисвилла.

Мои мышцы напрягаются в ожидании скандала. Документ должны подписать родители, поэтому я попросил маму.

– Да, сэр.

– Мама сказала, что ты собираешься поиграть год за университетскую команду, прежде чем окончательно решить, готов ли ты уйти в профессионалы.

Я потираю затылок, чувствуя себя совершенно голым без привычной бейсболки. Конечно, я могу пойти самым простым путём и ответить ему «да», но я смертельно устал говорить и делать то, что понравится моему отцу.

– К концу первого курса я решу, достаточно ли я хорош для профессионального спорта. Кроме того, я буду учиться писать. Я люблю бейсбол и люблю писать, поэтому хочу попробовать и то и другое.

Отец выдвигает ящик с гвоздями, снова закрывает его и кивает головой.

– Ты не забыл бутоньерку? Девушки любят цветы.

Прозрачная коробочка зажата в моей руке. Я поднимаю её повыше, чтобы папа видел.

– Да. Ты меня этому научил.

Спальня Скотта и Эллисон слишком весёленькая на мой вкус. Голубые шёлковые занавески и повсюду безделушки вроде цветов и картин с изображением цветов. Кровать просто гигантская. Если Скотт и Эллисон когда-нибудь поссорятся, им даже не нужно будет расходиться по разным комнатам – достаточно просто перекатиться с боку на бок, чтобы очутиться по разным адресам.