Эми Дженкинс - Медовый месяц

После чего вы приглашаете его прийти, чтобы он осмотрел сад вашего работодателя. Вы убеждаетесь, что это далеко не самый удачный день для вашей прически. Когда садовник является, вы разглядываете его и решаете, что это не ваш тип, хотя ни за что в жизни не объясните, с какой стати ему быть вашим типом, если он пришел ухаживать за садом, а не за вами. Тем не менее вы отмечаете его широкую улыбку, волосы ежиком и очки. Улыбка классифицируется как «теплая, нежная, свидетельствующая о любви к животным». В графе «особенности» фиксируется: «не курит, любит загородные прогулки и хорошие книги». Все это вместе звучит как не ваш тип. Подсчет несложен. Чего-чего, а рассудительности у вас хватает.

Потом вы пытаетесь раздразнить его, специально создавая у садовника впечатление, что вы на содержании у кого-то, и с пресловутым садом – можно добавить, в стиле Челси – можете делать все, что вам заблагорассудится, причем не за свои деньги. Вы беззаботно заказываете японский водяной сад, не моргнув глазом выслушиваете цену, а потом замечаете, обводя рукой особую экстравагантную кедровую обшивку дома: «За все плачу вовсе не я». В роли женщины на содержании есть что-то столь дико не политкорректное, что, играя ее, вы чувствуете себя довольно распутной и нарушающей устои и приходите к убеждению, что все это – то есть быть содержанкой – вот-вот снова войдет в моду. Вы в самом авангарде.

Вы выслушиваете от него, как зелен и прекрасен этот сад сейчас, что он выражает саму сущность стиля Челси со своими зарослями старых роз и глициний, и кричите: «Это все нужно убрать!» – после чего лирически разглагольствуете о минимализме и акрах серой гальки. Вы наблюдаете, как он знакомится с садом – трогает растения и рассказывает об их слабостях: «Вот этому молочаю было бы прекрасно там, у стены», – и скучные старые кусты, всего мгновение назад казавшиеся лишь скучными старыми кустами, словно бы приобретают не только индивидуальность, но и собственный Билль о правах. У вас возникает такое чувство, будто вы затеяли этническую чистку, и потому предлагаете пришедшему мужчине чашку чаю и уходите на кухню.

На кухне вы поглядываете на него через окно и, отметив его крепкое сложение, решаете, что у него наверняка есть с рождения нареченная жена в деревне и семеро детей, хотя он и не намного старше вас. Вы ждете, пока он войдет, и наливаете ему чаю. Вы почти надеетесь, что он выплюнет свой «Эрл Грей» с криком «Это что за пойло?» – но он говорит: «Настоящий „Эрл Грей"!» – и не просит сахара.

Какое-то время вы вдвоем попиваете чай, а потом он бросает на вас долгий пристальный взгляд и говорит:

– Чепуха.

– Что? – переспрашиваете вы.

– Чепуха! – повторяет он. – Вы вовсе не чья-то жена.

– Я и не говорила, что я жена, – говорите вы. И все же вы оскорблены, упираете руки в бока и спрашиваете, откуда он знает.

– Вы не похожи на чью-то жену.

Вы воспринимаете это болезненно, вас понизили в статусе. И хватаетесь за соломинку:

– А разве я не могу быть чьей-то любовницей?

– Нет, – говорит он с полной уверенностью. И в его взгляде на вас – сквозь вас – есть что-то такое, отчего вы решаете больше ничего не спрашивать.

Вы признаетесь, что он прав и что вы работаете на одного маньяка-миллионера, киномагната по имени Мак, что это его дом и его идея насчет водяного сада. Что он почти не бывает в Лондоне, а вы ведете его хозяйство, когда он приезжает. Садовник спрашивает про фильмы Мака и пытается завести пустую беседу о кино – спрашивает, какой ваш любимый фильм. Вы боитесь, что он обязательно упомянет Антониони, это лишь вопрос времени, и говорите, что ваш любимый фильм «Звуки музыки», [17]чтобы он заткнулся. И он тут же приглашает вас выпить.

На самом деле штука со «Звуками музыки» невероятно важна для общей схемы «долгой и счастливой жизни», так что сделаем второй шаг. Шаг второй: скажите ему, что ваш любимый фильм – «Звуки музыки».

В пабе он признается, что «Звуки музыки» и его любимый фильм, и все кончается тем, что вы вместе поете долгое попурри. Конечно, вы знаете слова лучше него, но он не так уж плох. Он так смешит вас, что вы чуть не прыскаете на него пивом.

Вы решаете, что проголодались, и заканчиваете в тайском ресторане. Все идет прекрасно, и вы видите, что ему сейчас придет в голову что-то не то. Потому что он, конечно же, не ваш тип. Но вы следите за его забавными гримасами, когда он говорит, а когда он засучивает рукава перед едой, замечаете его широкие и прямые запястья. И вам вроде бы нравится его внимание, когда он задает кучу вопросов о вашей жизни, о детстве, обо всем. Какое-то время вы отвечаете, но не хотите углубляться в то, как ваши родители погибли в авиакатастрофе, потому что это мрачновато, особенно для другой стороны, – так что вы переходите к вопросам о нем.