Анна Берсенева - Рената Флори

Убедившись, что с мальчиком не происходит ничего опасного, Рената, конечно, вздохнула с облегчением. Но долго вздыхать таким образом ей не пришлось, потому что ежедневно в двадцать один ноль-ноль ребенок начинал плакать, да не просто плакать, а кричать благим матом. Его не утешала еда, не успокаивала теплая ванна и качанье у мамы на руках – он кричал и кричал до четырех часов утра. Ровно в четыре он засыпал, но Рената была к этому времени так измучена, что уснуть уже не могла.

Она знала, что месяцам к трем газы должны успокоиться, но этот срок казался ей немыслимо долгим, а главное, она уже не верила, что они вообще хоть когда-нибудь пройдут.

«Надо бросить всю эту дурацкую московскую затею и ехать домой. – Эта мысль все чаще приходила ей в голову. – Там, по крайней мере, друзья. Коллеги. Врачи. И вообще дома стены помогают».

Особой логики в такой мысли, как и во всех других ее теперешних мыслях, не было; хотя бы это Рената понимала.

Не все ли ей равно, далеко друзья или близко – разве они будут возиться с ее ребенком? Она вовсе не собирается им это поручать!

Зачем нужны какие-то особенные врачи, если понятно, что ребенок здоров?

И, главное, каким образом помогут ей тесные домашние стены, в которых окажутся заключены трое маленьких детей и трое взрослых?

Но все это была логика, здравая человеческая логика, а жила Рената сейчас не по логике, а по надорванным, разболтанным своим нервам.

Поэтому, когда ребенок в очередной раз проплакал целую ночь, утром она, едва дождавшись рассвета, оделась сама, одела его в желтый костюмчик, в котором он был похож на цыпленка, и выбежала из квартиры, как будто за ней гнался какой-нибудь безжалостный домовой.

Площадь трех вокзалов выглядела так, словно жизнь здесь не утихала ни днем ни ночью. Было что-то нечеловеческое в ее непрекращающейся суетливости.

Рената вышла из такси – в метро она ехать с ребенком не решилась – и, потуже затянув помочи сумки-кенгурушки, в которой мирно спал у нее на груди наплакавшийся за ночь мальчик, направилась к зданию Ленинградского вокзала.

«Можно прямо сегодня вечером уехать, – думала она. – Если билеты будут. Ну конечно, будут, отчего им не быть? Надо взять на «Красную стрелу» или на «Невский экспресс», там вагоны комфортные».

– Девушка, идите без очереди, – предложила ей женщина в длинном шелковом плаще, на вид ее ровесница, когда Рената подошла к кассе.

При этом ровесница окинула ее сочувственным и одновременно недоуменным взглядом. Наверное, видок у нее был тот еще!

– Спасибо, – кивнула Рената и пошла к окошку.

– Подождите, почему это без очереди? – услышала она.

У самого окошка стоял мужчина респектабельной наружности – вероятно, командированный, ну да, именно командированные ездят из Москвы в Петербург с такими элегантными плоскими кейсами, в которых помещаются только бритвенный прибор, смена белья и папка с документами.

Несмотря на респектабельность, вид у этого мужчины был неприятный – возможно, из-за геля, которым были густо намазаны его черные волосы. Судя по редкости этих волос, гель был нужен в основном для того, чтобы маскировать намечающуюся лысину. Мужчины, стесняющиеся своей лысины, всегда вызывали у Ренаты снисходительное сочувствие. Сейчас, правда, ничего похожего на чувства она испытывать вообще не могла, и сочувствие ей тоже было поэтому недоступно.

– Почему вы решаете за других? – повторил мужчина, переводя неприязненный взгляд с Ренаты на женщину в шелковом плаще. – Пропустите ее перед собой, если вы не спешите, а я именно спешу. И никого пропускать не обязан.

– Не волнуйтесь, – сказала Рената, окидывая его взглядом, в котором не могла скрыть презрения. – Перед вами я не встану.

– Ну вот и… – начал было мужчина. И вдруг застыл, как будто в него ударила молния. – Рената?.. – пробормотал он. – Это вы… ты?..

Она смотрела на него, узнавая и не узнавая одновременно. Он изменился разительно. И все-таки что-то давнее, невыразимо знакомое осталось в нем неизменным.

– Коля? – проговорила Рената. – Я тебя не узнала… Сразу не узнала, – добавила она. – А, в общем, ты мало изменился.

– Это ты зря, – усмехнулся он. – Я ведь не женщина, в комплиментах не нуждаюсь. Полысел, располнел. Вот ты не изменилась точно, это не в порядке комплимента. Кто это у тебя в сумке, внук?

Он взглянул на ребенка, тихо сопящего в кенгурушке. Умиления во взгляде не мелькнуло. Но и то сказать, почему он должен умиляться при взгляде на чужого ребенка? Возраст уже не тот.