Аманда Эшли - Свет во тьме

— Бесполезно, — прошептала она полным отчаяния голосом. Из ее глаз полились слезы. — Никто никогда не поможет мне, не полюбит меня. Всю свою жизнь я проведу в монастыре, так и не узнав ни капли из того, что доступно другим девушкам. Я никогда не выйду замуж, у меня не будет детей…

Она сидела, уставившись в пол, плечи ее болезненно вздрагивали.

Для него был невыносим этот ее припадок, отчаяния и тоски. Никогда еще она не погружалась так глубоко в свое горе и одиночество, всегда стараясь казаться приятной и держась достойно и уверенно. Она была очень красивой девочкой, уже на пороге женственного расцвета. И кто бы теперь смог порицать ее за внезапную слабость — ведь она не могла не чувствовать, как жизнь проходит мимо.

Ему захотелось открыться ей, подойти и успокоить, обнять за вздрагивающие плечики, прижать к себе, дать уверенность и покой, в которых она так нуждалась… Но он не мог разоблачить себя.

Уже уходя, он случайно обернулся и увидел, что она достает из-под подушки бутылочку с темным содержимым. Какое-то время девушка рассматривала ее с задумчивым выражением лица, и он вдруг понял, что она решила лишить себя жизни.

Не думая о последствиях, он шагнул в ее комнату.

Сара-Джейн вне себя от изумления уставилась на высокого черноволосого мужчину, оказавшегося вдруг в ее спальне. Он был одет во все черное, начиная с мягких ботинок и кончая широким плащом, окутывавшим его подобно темному облаку.

— Сара, не смей!

Его голос был мягким, завораживающим, гипнотизирующим. Словно заколдованная, Сара застыла, прижимая к груди бутылочку с ядом.

— Не сметь что?

— Не лишай себя жизни, Сара!

Она заморгала, глядя на него — слишком неожиданно он появился, — и непонятно было, откуда он узнал о ее намерении.

— Кто ты?

— Не имеет значения.

— Что ты делал на веранде?

— Наблюдал за тобой.

Мужчина так странно смотрел на нее, что она смогла подтянуться к постели и испуганно зарыться в подушках, уставившись на него широко раскрытыми глазами и остро чувствуя свое одиночество и полную беспомощность.

— Наблюдал за мной? Но зачем?

— Я наблюдаю за тобой еще с тех пор, когда ты была совсем ребенком.

Она улыбнулась удивленно и недоверчиво.

— Может быть, ты мой ангел-хранитель?

— Да, именно так.

— И тебя зовут Габриель?

Он сделал вид, что не замечает сарказма в ее голосе.

— Если пожелаешь.

Она посмотрела на бутылочку в своих руках.

— И ты пришел, чтобы забрать меня на небеса?

— Нет, — печально отозвался он. — Этого я не могу.

— Тогда к дьяволу?

Он покачал головой, горестно усмехаясь. Его дорогая Сара впервые встретилась с дьяволом и теперь смотрит, не отрываясь, в бездну его глаз.

Не отвечая, он подошел к ней и взял бутылочку.

Слишком поздно, она уже не могла выхватить ее назад.

— Нет, Сара, — сказал он, пряча склянку в карман брюк. — Я не позволю тебе уйти. Ни теперь, ни еще когда-нибудь. Ты не лишишь себя жизни.

— У меня нет жизни, — горько парировала она. — Я всегда была лишь обузой — сначала для матери, а теперь для сестер-монахинь, которым не слишком приятно заботиться обо мне.

— Нет, это не так.

— Это так! Ты думаешь, я не знаю этого? Кто, как не моя мать, оставила меня?

— Сара, — прошептал он, пораженный болью, отразившейся в ее глазах.

— Я не что иное, как обуза, — повторила она. — Сестры говорят, что любят меня, но я знаю — они вздохнут с облегчением, если я уйду отсюда.

— Ах, моя дорогая Сара, — проговорил он и, не успев понять, что делает, уже очутился на краю постели, привлекая ее в свои объятия.

Как хороша она была и как трогательна! Милая Сара-Джейн, с белокурыми волосами и глазами, голубыми, как яйца малиновки. Такая красивая. Такая хрупкая.

Он прижал ее к себе и был удивлен, что девушка не делает попыток уклониться. Напротив, она глубже зарылась в его объятия, спрятав лицо на груди. Он чувствовал ее вздрагивающие плечи и проливающиеся на его рубашку слезы — влажное тепло на своей груди, на своей коже.

Он держал ее, слегка покачивая, пока она не заснула. Но и потом он не хотел отпускать ее.

Он баюкал девушку на своей груди, пока первые слабые лучи восходящего солнца не озарили неба, и только тогда опустил ее на постель. Он смотрел на нее, не в силах оторваться, затем укутал покрывалом.

Зная, что не должен делать это, он все же наклонился и поцеловал ее в щеку, а затем вышел, такой же молчаливый, как восход.

Он достиг своего убежища в аббатстве Кроссуик минут за десять до того, как солнце встало над горизонтом. Захлопнув за собой дверь, прислонился к ней затылком, чувствуя прохладу дерева. Кожу начинало подергивать в предвкушении щедрого солнечного тепла.