Марк Барроуклифф - Говорящая собака

И тут предо мной внезапно предстал совсем другой человек: не странного вида толстяк с никотиновой одышкой и избыточным весом, давно переставший следить за собой, – я увидел себя самого, находящегося в том же положении. И ощутил жалость и солидарность.

– Конечно, – сказал я. – Конечно, оставляйте. Вот тут у нас свободный кабинет.

– Огромное спасибо, – пропыхтел мистер Джилберт и бросил взгляд на запястье, где должны были находиться часы. Но там их не было, я обратил внимание. – Я скоро вернусь, поверьте. Оставляю собаку всего на час.

После чего, выпустив на прощание облако дыма, наш случайный гость удалился со скоростью, какой трудно было ожидать от столь тучного создания.

Я посмотрел на Люси, она на меня. Мы оба пожали плечами и затем уставились на пса, нижняя губа у него слегка отвисла, и на морде будто было написано: «Ой, только не надо лишних вопросов».

– Хочешь печенюшку? – Люси присела на корточки и заговорила с собакой, напоминая пенсионерку, объясняющую иностранцу, как пройти на нужную тому улицу. Вообще, Люси одевается довольно неформально. Она носит модные блузки и юбки длиной в три четверти. Когда она наклоняется, ее ноги и спина принимают такие очертания, что мне приходится напоминать себе: «Я шеф, я шеф».

– Печенье? – повторила вопрос Люси. Пес отрывисто гавкнул. Это напоминало звук, вырывающийся в конце концов из груди человека, который участвует в соревнованиях по задержке дыхания. После этого «словесного» выражения чувств наш четвероногий гость призывно завилял хвостом.

– Полагаю, это означает «да», – заметил я. Люси встала и одернула юбку. Латинское «s» сидящей на корточках Люси превратилось в перевернутое «s» Люси стоящей, и появились песочные часы…

Я быстро зацарапал в блокноте.

Это была оправданная тактика, много раз сослужившая мне службу. Я старался представлять себе Люси сочетанием цветовых пятен и форм, упрямо стараясь не замечать ни ее фигуры, ни волос, ни лица. Так, какие-то расплывчатые контуры: изогнутая линия и что-то красное – губы, темное и стремящееся вниз, как бросающаяся на добычу птица, – это волосы, глянец атласной юбки, молочная белизна кожи. Я не хотел, чтобы набор этих цветовых сочетаний связался в моем воображении в какую-то вполне конкретную и определенную женщину, потому что это могло вызвать ненужные переживания. Я предпочитал воспринимать ее по частям, что делало наши взаимоотношения весьма похожими на общение прыщавого застенчивого школяра со своей сексапильной учительницей.

Меня попросили, и я взял ее на работу, она была моей подчиненной, так что никакие мысли «о всяких таких вещах» даже не подлежали обсуждению. Именно об этом я и думал, когда она направилась в дальнюю комнату нашей конторы, с усилием отрывая взгляд от очертаний ее фигуры. Нелегко было отделаться от мысли, что это идет женщина.

Я всегда подозревал, что принял ее на работу, потому что она так привлекательна. Но иногда все же позволял себе думать, что понравилась мне больше всего ее естественность.

– Как бы вас описали ваши друзья? – спросил я ее на предварительном собеседовании.

– Скорее не описали, а просто бы стерли, – ответила она.

Эта реплика заставила меня рассмеяться, ведь надо было иметь смелость, чтобы позволить себе такое. Ее непочтительность контрастировала с моей всегдашней церемонностью. Даже сторожа автостоянки намедни я назвал «сэр».

Впрочем, наше собеседование состоялось пару лет назад. Люси, как я понимал, долго у меня не задержится. Ну и ладно.

Итак, Люси зашла в комнату для персонала, восемь на шесть футов. Строители почему-то забыли проделать здесь хотя бы одно окно, так что это скорее походило на чулан.

Пес бросил взгляд на меня и затрусил следом за Люси.

Внешне он больше всего напоминал дворнягу среднего размера – примерно до колена в положении «сидеть».

Еще он был «поджарым», не в смысле мускулатуры, просто шерсть его наводила на мысль о слегка поджаренном гренке, выпрыгнувшем из тостера: золотисто-коричневые лапы и голова, а на спине черное пятно, напоминавшее седло. Хвост баранкой загибался на спину, этакий пушистый вопросительный знак. Уши как у восточноевропейской овчарки, только несколько более обвислые. И удивительные темно-карие глаза, обведенные черными кругами, словно сурьмой, отчего вид у него был растерянный, как у заснувшего на вечеринке подростка, который, просыпаясь, не может понять, чему смеются его товарищи и зачем раскрыта мамина косметичка.