Марк Барроуклифф - Говорящая собака

Я не умею жульничать, не могу лгать, мне просто не по душе разбивать людские надежды. Признаю, что это довольно необычные качества, если не сказать больше, для агента по торговле недвижимостью, но таков наш бизнес. «Сын и Баркер» – риэлтерская контора, которая была названа так потому, что мой отец передал дела моему деду незадолго до своей смерти. Да, представьте себе, агенты по недвижимости, и притом честные. В общем, те самые исключения, которые только подтверждают правило.

Имея дело с нашим учреждением, вы не столкнетесь ни с воображаемыми претендентами на дом вашей мечты, ни с заманиванием в «закрытый аукцион», не услышите никаких сверхоптимистичных посулов о дико заниженной оценке стоимости вашей недвижимости для налогообложения.

«Сын и Баркер» не пускаются на подобные уловки. Потому мы и терпели постоянные убытки. Отец говорил: «Лучше быть честным бедняком, чем богатым лжецом».

Впрочем, на то следовало материнское возражение. «Да ну», – говорила она, с пылающим взором листая каталог «Литтлвудс».

Но, в конце-то концов, конторой заправлял отец, а ей досталась роль пассивного оппонента.

Честность может показаться неожиданной чертой и для покериста, хотя это вовсе не так, если вы близко знакомы с игрой. Ведь, в конечном счете, вы просто следуете правилам, а блеф далеко не то же самое, что ложь, хотя, надо признать, иногда довольно сильно ее напоминает: балансирование на грани между правдой и ложью приятно щекочет нервы честному человеку. Временами всем нам просто необходимо отдохнуть от самих себя, оказаться на нейтральной территории, где мы можем побыть и кем-то иным.

Дела в конторе шли не шатко не валко, мы редко выходили за рамки того, о чем сообщали в своих рекламных объявлениях. Вам скажет любой, борись ты хоть как Самсон с мельничными жерновами, в торговле недвижимостью существует тройное правило: это место, место и еще раз место. Ну а что касается расположения нашей конторы, то оно было троекратно паршивым. Нет, конечно, где-то там, на заре семидесятых, его можно было называть «троекратно превосходным»: как раз когда папа приобрел его, по соседству с цементным заводом неподалеку от Ворсинга. Когда-то здесь располагалась часть «прекрасного нового мира» шестидесятых, пока народ не решил, что ему вполне достаточно паршивого старого мира, и не перенес свои заведения поближе к центру и основным дорогам.

Мы попытались оживить этот пыльный уголок, украсив контору цветочными горшками и книжными полками, так что она больше стала напоминать жилую квартиру, чем агентство по торговле недвижимостью. Нашему хорошему вкусу воздали должное: за годы существования конторы большая часть декораций была разворована.

Ныне нашими соседями оставались одни торговцы скобяными изделиями и модельный магазин. Причем мы оказались единственными, у кого хватило ума приобрести здесь недвижимость и укорениться, не ограничиваясь банальной арендой. Отец прекрасно сознавал, что он встал на путь, ведущий к полному банкротству, но все равно настаивал, что мы должны показать себя реальными собственниками. Дескать, твердо стоим на ногах в этом бесперспективном захолустье.

– Да никто не станет выяснять, арендуемое у тебя помещение или купленное, – доказывала ему мама.

– Главное, чтобы я сам это знал.

После этих слов мать закатила глаза и захлопнула свой «Литтлвудс». Лично мне это показалось достаточно красноречивым жестом.

Так что нам предстояло переместить свой бизнес поближе к центру, попытаться найти свое место в длинной цепочке тянущихся друг за другом офисов и контор всех мастей. Не знаю отчего, но мне лично не по душе была подобная перспектива. Наверное, потому, что папа свято верил, что добьется успеха именно здесь, и мне хотелось доказать его правоту, даже если он был вопиюще не прав.

Так что, когда толстяк, как выяснилось потом, по имени Пол Джилберт, вошел в нашу контору, волоча за собой на поводке пса, ему, что называется, не пришлось протискиваться сквозь толпы посетителей. Более того – его никто не встретил, ему даже никто не попался по дороге, потому что в конторе никого не было, не считая меня и очаровательной Люси. Остальной штат был распущен по домам во второй половине дня – не хотелось, чтобы они видели мое вытянувшееся лицо. Штат состоял из трех сотрудников, и все трое носили одно и то же имя – Эндрю. Поэтому, в порядке прибывания в контору, они стали называться Эндрю, Энди и Дрю. Всех троих объединяло не только имя, но и возраст и амбициозность. У меня они не задержатся, через пару лет прыгнут куда-нибудь повыше, если они хотя бы вполовину так хороши, как мнят о себе. Здесь они пока что находили идеальную комбинацию тяжелого труда и минимальной оплаты.