Елена Заремба: Китти. Следуй за сердцем

Дедуля очень расстроился. Он был взрослым и серьезным человеком, профессором, он так и говорил: «Я ведь взрослый, серьезный человек, профессор! А расстроился словно дитя малое!» К счастью, на помощь пришел сосед дяди Стефана – Карл. Он увидел через забор, как дедушка убивается, и заглянул на огонек. Первой же фразой он навеки завоевал мамину благосклонность. Положив руку дедушке на плечо, он сказал: «Ах, сосед, как я вас понимаю! Старые привычные вещи всегда комфортнее и уютнее новых, я тоже к ним, бывает, чрезвычайно привязываюсь! Не могу предложить вам подходящее кресло, но у меня есть гамак, может, вам в нем тоже будет удобно?» Дедушка был убежден, что никакой дурацкий гамак и на секунду не утешит его после утраты кресла, но он был воспитанным человеком, и участие соседа было так ему приятно, что он, исключительно из вежливости, согласился.

С тех пор весь теплый сезон, иногда даже в самую жару на солнцепеке или, наоборот, в промозглую и ветреную погоду, дедулю Алекса можно было увидеть во дворе – в гамаке, натянутом между старой грушей и яблоней-папировкой, окруженного клубами дыма из его трубки, с кипой газет и связками писем на коленях. Заносить обратно в дом все эти газеты и письма, а также кляссеры с марками, альбомы с коллекцией винтажных открыток, ботанические атласы и географические карты всегда приходилось дяде, но он не жаловался. Дядя радовался, что дедушка не грустит, радовался, когда он проводил много времени на свежем воздухе, что, по его мнению, хотя бы отчасти компенсировало то, что дедушка дымил как паровоз. «Хорошо еще, что он курит на улице, – говорил дядя, – он ведь способен и весь дом своим табаком провонять. От этого гамака одна польза – дедушка стал лучше спать и больше кушать!»

Вообще, дядя Стефан – удивительный человек, он во всем находит что-то хорошее. Он никогда не унывает, и это неизменно меня восхищает, а порой мне становится стыдно, потому что я, откровенно говоря, по натуре отнюдь не оптимистка. Я никак не могла смириться с тем, что дедушка курит, и постоянно пыталась его переубедить, но не преуспела. Трубочный табак пахнет приятно, да и дедуля с трубкой выглядел солидно и загадочно, словно Шерлок Холмс, но порой он заходился в таких приступах кашля, что любое, даже самое близкое сходство с великим сыщиком теряло всякое очарование. Когда я обратилась к маме, надеясь, что вместе мы сможем отвадить дедулю от пагубной привычки, она только с сожалением развела руками: «Китти, дорогая, ты знаешь его всего двенадцать лет, а я – сорок. Поверь, то, что он проводит время на свежем воздухе, – уже благо!»

Гамак дедулю не подвел и прослужил ему до самой смерти. Мне тогда было восемнадцать, я только закончила среднюю школу [1]и собиралась поступать в университет, чтобы стать учителем английского языка. Жаль, что дедуля этого не застал, он бы мной гордился: он всегда хотел, чтобы я пошла по его стопам и стала преподавателем. Сам Алекс был профессором истории и до смерти бабушки читал лекции в нескольких брюссельских университетах. После него мне достались пропахшие табаком ботанические атласы и альбомы с открытками. Мама с дядей оставили себе еще буквально пару дедушкиных вещей, представляющих относительную ценность, после чего Стефан продал дом соседу, который как раз намеревался расширять свой участок, и переехал к морю, в Остенде.

Мне до сих пор неясно, как можно было бросить Брюгге и переехать куда-либо, пусть даже и в соседний город к морю. Но у дяди имелись свои соображения. Соображения звали Анной, на которой дядя Стефан, закоренелый сорокавосьмилетний холостяк, без малейших колебаний женился спустя два месяца знакомства и живет счастливо по сей день, посрамив все унылые статистические прогнозы касательно браков и разводов.

Вскоре после смерти дедушки грянуло новое несчастье – папа пропал. Он уехал в командировку в Финляндию и не вернулся. Мы с мамой какое-то время даже не волновались, так как он часто и подолгу ездил в командировки в финский филиал, где обучал местный персонал работе с какими-то точными приборами, и длительность командировок варьировалась в зависимости от понятливости этого самого персонала. Но через месяц папа не вернулся, не отвечал на телефонные звонки, и мы забеспокоились. Мама позвонила ему на работу и попросила назвать номер офиса в Финляндии, так как у папы явно сломался телефон, и удивленный секретарь ей ответил, что папа уже месяц как уволился. В ходе дальнейших расспросов секретарь приходил во все большее смятение: оказалось, что у них нет и никогда не было финского филиала, что папу никогда не отправляли в командировки, однако он сам частенько договаривался об удаленной работе, ссылаясь на слабое здоровье.