Наталья Нестерова - Фантазерка

– Егор, Егор! — тормошила Люда мужа свободной рукой. — Проснись!

– Что? Где? Щас… Люд, что? Он помер? Ноги кверху?

– Типун тебе на язык! Покушал и обкакался. Егорушка, а ко мне мама приходила, сказала, что нам ребеночка Бог послал.

– Какая мама? — Егор от сна отходил с трудом, обычно ему требовалось несколько минут, чтобы навестись на резкость действительности. — Эта сучка за мальцом явилась?

– Да нет же, моя мама, покойница.

– Где?

– Ну… в общем… — Люда сделала полукруг в воздухе.

– Ничего не понимаю! Спать хочу…

– Перебьешься, пойдем дитя подмывать. И надо кремом или присыпкой потом обработать.

Люда, конечно, могла и сама справиться: помыть ребенку попку, смазать кремом, надеть памперс, завернуть в самодельные пеленки. Но вместе с мужем было спокойнее и надежнее.

– Поел и опорожнился, — сказал Егор, помогая закреплять на младенце памперс, который, как выяснилось, для определения переда имел картинку в виде голубого зайца, — следовательно, пищеварение фунциклирует. А это в его возрасте главная составляющая.

– Егор, правда, он хорошенький? И такой волосатенький!

– Откормить, нормальный парень будет.

– Егор, а ко мне на самом деле мама приходила.

– В дверь звонила?

– Не насмехайся! Как тебя видела. Говорит: «Это вам от Бога подарок».

– Зачем?

– Спросишь тоже! Зачем дети? Чтобы растить.

– Мы своих вырастили.

– А этот чей?

– Лю-ю-юд! — просительно протянул Егор. — Давай завтра обсудим? Утром на работу…

– Я на работу не пойду. Загляни в кадры, скажи, что отгулы беру, но не распространяйся. Егор, а мама такая молодая и улыбалась…

– Если мои предки заявятся, пусть батя скажет, куда набор отверток сховал. Я ему из Германии, со службы, привез, до сих пор найти не могу.

– Тебе бы все шутки шутить, а я серьезно.

– Лю-ю-юд!

– Иди спать. А ребенок еще не срыгнул. Помнишь, как нашего сыночка после кормления полчаса надо было вертикально носить, пока не срыгнет?

– Не помню, Люд! Ты поносишь?

– Иди, сказала.

Ребенок так и не срыгнул, хотя Люда честно относила его на своем плече полчаса. Спать пристроила на кресле, которое плотно придвинула к кровати. Руку положила на младенца, чтобы почувствовать, когда забеспокоится. Люда не провалилась в сон, как обычно, а будто плавала по поверхности озера-забытья. И к ней по руке, сторожившей ребенка, шли токи, связывающие все сильнее и сильнее — так Люда чувствовала.

Напрасно Егор иронизировал по поводу божьего подарка. Наутро Люда проснулась с сознанием того, что не отдаст этого ребенка никому и никогда.

Весть о том, что Поповы нашли в помойке младенца, разнеслась быстро. Ира-провизор, возвращаясь с дежурства, рассказала дворничихе, включившей сарафанное радио, и скоро все женщины их дома были в курсе событий. К Люде наведывались соседки — те, кому на работу во вторую смену или домохозяйки, или пенсионерки. Всем хотелось посмотреть на подкидыша, высказаться по поводу стервы, которая ребенка в помойный ящик бросила. Не каждый день такое случается, но по телевизору нет-нет да и покажут, как брошенных младенцев находят.

Беременных и недавно родивших в округе знали наперечет, никто без ребенка не остался. Следовательно, младенец не наш, не местный. Без прокурора сообразили: от железнодорожной станции до дома Поповых пять минут бега. Поезд Москва—Ташкент стоит десять минут. Из него и выскочила мать-стерва, добежала до первой мусорки и швырнула ребенка. Вопрос: «Как она объяснила, почему в вагон без младенца вернулась?» Ответ: «Наврала, что бабушке внучка отдала».

Визиты любопытствующих соседок большой радости Людмиле не доставляли, но пошли на пользу. Женщины нанесли одежонки, пеленок, одеялец, игрушек. Все, конечно, не новое, от подросших детей, но привередничать не приходилось. Спасибо людям, что помогли.

После обеда пришла доктор из детской поликлиники. Люда не вызывала, какая-то из мамаш ходила со своим ребенком на прием и сообщила о найденном младенце. Докторша была нестарой, но злобно-усталой. Из породы тех молодых женщин, что лиха еще не знали, не натрудились дома и на службе до синих чертиков в глазах, а уже устали.

– Где ребенок? — спросила врач, не здороваясь, не сменив уличную обувь на комнатные тапочки.

– Спит в комнате, — ответила слегка оробевшая Люда.

– Показывайте.

Врачиха распеленала спящего мальчика, провела рукой по головке, отыскивая родничок, положила младенца на живот, вытянула ножки, будто меряя, одной ли длины. Еще проделала несколько манипуляций — быстро, молча, словно имеет дело не с ребенком, крохотным человеком, а с бездушным куклой. Достала стетоскоп, воткнула проводки себе в уши, холодной бляшкой принялась тыкать в грудь, в спину мальчика. На носу врачихи были очки — узенькие стеклышки в прямоугольной металлической оправе. Очки усиливали впечатление ледяного равнодушия и безжалостности. Пририсуй докторше усики — чистый Берия.