Шейла О'Фланаган: Замужество Изабель

– О Изабель! Только не это!

– Согласна. Но похмелья ему все равно не избежать.

Она захихикала.

– И глаза у него будут розовые!

– Ты даже это заметила? – воскликнула я. – Что у него становятся розовые глаза?

– У большинства людей так происходит.

– Но он обещал, что не будет много пить.

– А когда из мастерской возвращают фотографии, то объясняют, что надо делать, чтобы глаза не были красными. Когда снимают со вспышкой, надо отойти подальше.

Мне тоже стало смешно:

– А они не объясняют, что накануне вечером нельзя много пить?

Через некоторое время мы разошлись по своим комнатам.

Утро наступило абсолютно волшебное. На безоблачном небе светило яркое солнце, с юга – просто чудо какое-то! – дул легкий ветерок, так что стало даже почти тепло.

В доме царил хаос. Мать взяла на себя командные функции в смысле регулирования очереди в ванную. Ян решил проявить сознательность и принести пользу обществу: он впервые в жизни собрался погладить себе рубашку и моментально прожег в ней дыру. Алисон объясняла ему, что позиция три на утюге означает: "очень горячо". Отец бродил вокруг дома, подыскивая слова для своей торжественной речи.

Я вспомнила о решении Жюли сходить с утра перед свадьбой в ресторан позавтракать, и мне тоже захотелось последовать ее примеру. Накануне я заснула только около пяти, и вид у меня был соответствующий. Вокруг глаз черные круги, пятна на лице стали еще ярче. Я долго боролась с ними с помощью клерасила, чтобы подготовить кожу для косметики.

В одиннадцать мы с Алисон отправились в парикмахерский салон.

– Как только вернусь из Венеции, сразу же остригусь! – мстительно пообещала я своей стилистке.

– Вам и так очень хорошо, Изабель, – ответила она. – Немного терпения, и ваши волосы сами улягутся, как надо.

– Терпение не относится к числу моих самых сильных качеств.

– Придется побрызгать спреем, – задумчиво сказала она.

Я не возражала, хотя от спреев у меня неминуемо начинался приступ удушья. Пока она брызгала, я задержала дыхание, выжидая, пока в воздухе прекратится движение ядовитых молекул. Но приступ все равно начался. Минут восемь я задыхалась под участливые взгляды Алисон и стилистки, и слезы катились у меня из глаз. Потом я заплатила за прическу, и мы покинули салон. Домой мы возвращались на машине.

– Замечательно! – бурно реагировала Алисон. – Это тот самый день, когда все исполняют только твои желания!

– Это тот день, когда все стараются меня не огорчать, – поправила я. – Но это тоже приятно.

В доме воцарились тишина и покой. Отец наконец нашел нужные слова, мать делала макияж, Ян взялся гладить другую рубашку, и на этот раз ее не испортил.

– Волосы тебе хорошо уложили, – сказала мать, глядя на меня. – У тебя такой юный вид!

– Спасибо.

– Я приготовила суп и сэндвичи. Не забудь, что до ужина еще очень далеко.

– Я не хочу есть.

Желудок у меня словно свело, по всему телу периодически прокатывались волны адреналина, которые отдавались в животе болью. Но мать едва не насильственно накормила меня куриным супом и сэндвичами, и я поняла, что она права.

– Кстати, когда ты была в парикмахерской, звонил Тим, – сообщила мать как бы между прочим.

– Ну и? – с беспокойством спросила я.

– Он сказал, что к полуночи благополучно вернулся домой и в два часа будет ждать тебя в церкви. – Тут она наклонилась ко мне поближе и доверительно сообщила: – Должна сказать, Изабель, что у меня были серьезные сомнения в правильности твоего решения. Но теперь мне кажется, что все к лучшему. Раньше Тим еще не созрел для брака. А теперь созрел.

– Да и я тоже изменилась, мам.

– Ты всегда была созревшей, – уверенно сказала она. – Девушки раньше созревают.

Оставалось только прикрепить на голове фату. Алисон помогла мне это сделать, и мы обе отступили на шаг от зеркала.

– Изабель! Как красиво!

– Спасибо.

– И фата замечательная.

Я фыркнула.

– Мне не хотелось никаких длинных вуалей. Это все Тим придумал.

– Ему-то что?

– Наверное, это какая-то мужская фантазия относительно девственных невест и всего такого прочего.

Алисон залилась смехом.

– Опростоволосился один раз, а теперь из кожи вон лезет!

– Алисон Кавана! – Я слегка ткнула ее в бок. – Не смей говорить мне о нем такие вещи!

– Правда глаза колет! – радостно сообщила она.

Я поправила вуаль. В это время в комнату вошла мать и при виде меня начала плакать. Я обняла ее и сказала, что люблю ее, но она продолжала рыдать мне в плечо, и я боялась, что весь ее макияж останется на моем платье.