Алина Политова: Любовь как биография

В эту ночь мне с трудом удалось заснуть. Я все думала про этого парня, который обнимал меня по дороге домой. Из всех троих он показался мне самым симпатичным. Невысокий, коренастый, с большими глазами. Все время шутил и смеялся на какой-то экзотический деревенский манер. От его черного свитера приятно пахло духами. Я совсем разволновалась от нахлынувших мыслей и чувств. Вздыхала и ворочалась почти до самого утра. А утром мир стал другим. Все в нем будто бы играло со мной — мягкий летний ветер, вишни в саду, птички. Я не стала завтракать. Убежала к своей любимой яблоне и долго сидела, усевшись на ветке. Грызла яблоки, мечтала о чем-то невесомом. Потом пришли девчонки, и мы увлеченно обсуждали предыдущий вечер. Они подшучивали надо мной и говорили, что Серега Ширшик на меня запал. А я не понимала — как они могут так пренебрежительно говорить о самом красивом парне! И меня волновали эти разговоры. А их шуточки заставляли краснеть от удовольствия. И я жила теперь только ожиданием вечера, когда мы снова сможем пойти в клуб, и я увижу его!

Так начался наш роман. Это лето — было его лето. Я узнала, что Колька Осел тоже ходит в клуб, и что он даже лапал как-то Ирку в саду. Меня это совсем не тронуло. Мне было плевать на Кольку и даже противно становилось, когда он смотрел, как я танцую. Я вся была в любви, и никто кроме Сергея меня нисколько не интересовал. Днем я жила ожиданием вечера. А вечером я жила минутами близости с ним. Это была настоящая любовь. По крайней мере, с моей стороны. Я готова была стать его преданной собакой, выполнять любое его желание. Каждое сказанное им слово становилось для меня мудрым изречением. Каждый его взгляд — откровением. Запах его губ, иногда с каким-то фруктовым оттенком (это был перегар от самопального пойла) — дыханием его души, которое я хотела поймать без остатка.

Кем он был? Простым деревенским парнем. Днем работал в поле на тракторе вместе с отцом. Вечером приходил, купался в баньке во дворе, надевал свой черный свитер, обливался духами и шел в клуб. Просто классический деревенский увалень. С хитрецой. Со своим прямолинейным юмором. С широкими плечами. И пустым сердцем. Может, у него было пустое сердце. Или он просто не смог меня полюбить. Я не знаю.

Какими были наши отношения? Он приходил, садился в кресло возле танцпола. Я подсаживалась к нему и клала голову на плечо. У всех на глазах. Он стеснялся. На меня показывали пальцем. Было темно, но в деревне все друг друга знают, все друг за другом следят. И мелькания огоньков было достаточно, чтобы увидеть этот мой малодушный жест. Мне кажется, там было не принято такое изъявление нежности. Так было принято любить как-то по-другому. Грубовато. Не так явно. А я не могла иначе. Это переполняло меня.

Иногда мы уходили из клуба и в обнимку гуляли по Большаку. Говорить нам особо было не о чем. Я вообще едва могла ворочать языком рядом с ним. Вряд ли ему было интересно о звездах и бороздящих космические просторы кораблях. Поэтому я делала вид, что мне интересно о тракторе и посевах.

Когда заканчивались танцы, вываливалась наша компания, и мы все вместе шли сидеть в детский сад на веранду. Там мы с моим возлюбленным часами целовались. Иногда он пытался засунуть руку мне под блузку, но я никогда не позволяла ему этого. Только целоваться — и все. Вот так и проходили наши встречи. Ничего больше.

Постепенно он начал раздражаться, что я ничего ему не позволяю. Знаю, если бы я была послушной девочкой, все бы и ограничилось только ощупыванием моего тела выше пояса. Сомневаюсь, что кто-нибудь из нашей компании уже пробовал секс. Да мне и в голову не приходило, что может быть что-то большее, чем руки под блузкой. Но я не могла позволить даже этого! Какой-то психологический барьер. С каждым днем он злился на меня все больше и больше. Обижался. Угрожал, что уйдет. А я честно признавалась, что просто не могу! Приходя домой, я едва не плакала от отчаяния. Понимая, что потеряю его, я так же понимала, что не позволю ему дотронуться до моего тела. Вполне вероятно, дело было не в моей природной стыдливости, а в том, что раньше мальчишки дразнили меня из-за груди. Или я пока еще не была готова соединить в голове высокую платоническую любовь и низменную физиологию. Моя любовь — это что-то воздушное, романтичное, а сиськи — это грязно и стыдно. Надо признаться, я даже в баню с девчонками не ходила, потому что стеснялась быть голой перед ними. И при маме никогда не переодевалась. Я никак не принимала свое тело, оно было мне чужим. Вобщем, я точно знала, что не позволю своему возлюбленному перейти границу, которую установила.