Анна Дэвис: Такси!

Раньше я снимала квартиру в Пэкхеме, но чудесные соседи снизу уехали, а вместо них вселилась компания нигерийцев, которые днем, как раз когда я сплю, наяривали реггей и периодически устраивали пожары. Тут я и решила, что пора обзаводиться собственным домом. Конечно, это было отступление от Плана, но что поделаешь. План был такой: наездить на такси столько часов, сколько смогу, жить не роскошествуя и собрать достаточно средств, чтобы однажды послать все подальше и слинять за границу, — скажем, открыть бар где-нибудь на жарком берегу. Главное — убраться далеко-далеко из этой вонючей страны.

Бэлхем пользовался спросом, и риэлтеров приходилось буквально соскребать с подошв. Заклад был солидный, но План пришлось отложить не только из-за этого. Кое-кто требовал все больше времени и денег, и мои расходы росли, и за рулем я просиживала совсем не так много, как надо.

Я задернула шторы, спрятав от дневного света разгром, царивший в гостиной. Хлама у меня хватает, но такой полезной штукой, как мебель, я не обзавелась. Есть только кровать, гардероб и старое колченогое кресло. Этого достаточно. Убедившись, что шторы задернуты плотно, я отправилась в темную спальню. Там я разделась, побросав одежду на пол, и нырнула под пуховое одеяло.

Но расслабиться сразу не удалось. Напряжение не отпускало. Тот самый случай, когда не под силу даже закрыть глаза. Веки поднимались сами собой, а мысли почему-то возвращались к жилищу Моргуна. Так я и бродила по комнате, разглядывая старый приемник, снова и снова вспоминала, как блевал Генри, и терялась в лабиринте синих коридоров. А в ушах звучала песня Стинга «Каждый твой вздох».

Затем я услышала собственный вопль: «Нет!» Я металась в постели, запутавшись в одеяле и обливаясь потом. И пока сон сменялся явью, я видела цвет. Тот самый цвет, которого нет, когда я бодрствую, и который так пугает меня во сне. Но вот я проснулась, открыла глаза, и цвет исчез. Но я знала, что он где-то рядом. Все повторилось.

Кровать была мокрой от пота. Отвратительно. Я вгляделась в циферблат часов и обнаружила, что только без десяти одиннадцать. Спать не хотелось, а сон, который удалось урвать, только напугал меня.

Я поплелась на кухню выпить воды (из кружки; стаканы так и не были распакованы).

Привалившись к раковине, опустошая кружку за кружкой, я старалась внушить себе, что можно спокойно лечь спать — цвет никогда не появлялся чаще чем один раз в день. Но ничего не получалось. Я боялась возвращаться в мокрую от пота постель, боялась закрыть глаза. Как было бы хорошо оказаться сейчас у Стефа. Он сделал бы мне свой знаменитый массаж, выбил, выжал все страхи. Но Стеф в Испании и будет заниматься там бог знает чем до завтрашнего дня, пока я сижу здесь как пришитая.

Я поставила кружку в раковину и забралась в кресло. Надо кому-нибудь позвонить. Вопрос только — кому. Стеф в Испании, Ричард на меня злится, Джонни в коме, Эми как пить дать разовьет бешеную деятельность… Оставался только Джоэл. Милый Джоэл. Мое последнее приобретение.

Голубой мобильник как раз лежал возле кресла. Я набрала номер.

— Джоэл? Привет, это Кот. Можно, я к тебе приеду? Мне так одиноко.

Я лежала в постели Джоэла; сам он пристроился рядом, уткнувшись лицом мне в затылок, я чувствовала его теплое дыхание. Колени прижаты к моим ногам, рука на талии, а поникший член примостился впритык к моей заднице. Джоэл такой невинный, сущее дитя. Нет, «дитя» беру назад — это до неприличия близко к истине. Джоэлу всего семнадцать, между нами тринадцать лет разницы. Веду себя, как развратная старая сука.

Но я не чувствовала себя старой сукой, лежа в постели с красивым мальчиком, вдыхая аромат его кожи, успокоенная ритмом его дыхания, умиротворенная — если говорить честно — прикосновением этого мягкого бестолкового члена. Здесь, в уютной квартирке, оплачиваемой отцом Джоэла и обставленной его матерью, я и сама казалась себе чуть более красивой. По-кошачьи мускулистой и гладкой. Джоэл так и называл меня — Кот.

Мы встретились в тренажерном зале в Ист-Далвиче. Я часто измывалась над собой, пока жила в Пэкхеме. Это было тесное помещение без кондиционера, и каждый раз по меньшей мере на двух тренажерах висела табличка «Не работает. Приносим извинения за причиненные неудобства». Но это было дешево, и там никогда не набивалась толпа народу.

Начинала я с двадцатиминутной ходьбы на беговой дорожке, скорость семь миль в час, постепенно переходила на девять миль при нулевом наклоне. Там стояли рядом две дорожки, и время от времени какой-нибудь гусак пытался меня обставить. Девчонкам такое и в голову не приходило. Соперник косился на мой дисплей, выяснял, какая скорость, и, приноровившись к моему темпу, старался вырваться вперед. Ни одному не хватало пороха. Через десять минут они уже вымокали до нитки и сбивались с ритма, а через четверть часа — я только-только разгонялась по-настоящему — останавливались и, кинув на меня испепеляющий взгляд, убирались в раздевалку. Не велика заслуга — уделывать эдаких бздунов, но они сами напрашивались. Еще бы — дело чести. Разве могли они допустить, чтобы женщина оказалась быстрее и выносливей.