С мыслью о сыне время в поезде пролетело незаметно. Под стук колёс она придумала ему имя — Александр. Гордое и ёмкое. На перрон спрыгнула другим человеком. Целеустремлённым. Даже платье, вытянутое и полинявшее от частых стирок, мягко драпируя её выступающие ключицы, плечи, локти и коленки, гордо развевалось на встречном ветру, как победоносное знамя.
В больницу попала поздно вечером, всполошив нянюшек, укладывающих детей в постели. "Я хочу увидеть сына!" Какого сына? Что за спешка на ночь глядя! Примчавшийся на крик дежурный врач, молоденький безусый мальчик, с трудом, но разобрался в ситуации, а, разобравшись, препятствовать встрече не стал. Из всех ребятишек, лечившихся на данный момент в детском отделении, безымянного малыша с расщеплённой губой и нёбом ему было жальче всего. Слишком рано он оказался никому не нужным. На усыновление с его дефектом претендовать шансов мало. Остаётся чудо или… прямая дорога в дом малютки. А тут мать, как снег на голову свалилась! Чудо собственной персоной. Странно, но именно такою он её и представлял — порывистой, измученной, но не побеждённой.
Инна на цыпочках вошла в палату, боясь разбудить сына, маленькую девочку, выпроставшую ручонки из-под фланелевой простыни и её маму, прикорнувшую рядом на стуле. Александр спал, со свистом втягивая воздух сквозь рваную губу, туго спеленатый по рукам и ногам. Сердце при виде его ёкнуло, но не от страха или ужаса. Ничего ужасного Инна в Сашином лице не нашла. Светло-пепельные волосики, точно такие же, как у неё, топорщились на голове. Аккуратные бровки и реснички. Раненый ангелочек… Она взяла сына на руки и прижала к пустующей груди — молоко за полторы недели удалось убить. Это ничего, может и появится вновь, вон какого парня кормить надо! Саша во сне приподнял подбородок и пошевелил тоненькой шейкой. Девушка ослабила пелёнку на его плечиках и тихонько, полушепотом, стала напевать давно забытую колыбельную. В местах, где слова окончательно стёрлись из памяти, она слагала свои, не по смыслу, так в рифму.
Гуси вы лебеди, белые странники,
Неба и солнца младые избранники,
Крыльями лёгкими сон принесите,
Облаком мягким свет погасите.
Спит моё дитятко, крошечка малая,
Вызреет сила в нём небывалая…
………………………………………….
5.
Непонятно, как ей сразу удалось решить столько проблем? Восстановиться на третьем курсе, подать на развод и признать себя способной к выздоровлению? Пожалуй, третье давалось с большим трудом, потому что корни проблемы врастали в детство. Об этом Инна узнала в Центре поддержки матери и ребёнка. Высокий процент абортов, беременностей несовершеннолетних девочек и послеродовых депрессий заставил местные власти организовать бюджетный штат профессиональных психологов и разместить его при городской поликлинике. Ольга Львовна, специалист с двадцатилетним стажем работы, скрупулезно и вдумчиво анализировала вместе с Инной ситуации из прошлого и настоящего, главным образом те, что подавляли душевное состояние молодой матери. Внимательно слушая девушку, она сумела увидеть возможную причину депрессии там, где сама Инна и не догадалась бы искать. В отношениях между её родителями. Мама Геля, во всём стремящаяся к порядку, искренности, тихая и незлопамятная, и папа Женька — непорядочный, неуёмный в желаниях бунтарь, бросивший семью в жертву своей разгульной жизни. Два абсолютно разных человека едины были в одном — они не навязывали дочке той или иной схемы поведения, оставляя выбор за ней. Мама тянула на себе домашнее хозяйство: мыла полы, стирала бельё и готовила еду с улыбкой на лице, иногда что-то напевая, и никогда не принуждала к этому дочь. Инка помогала ей, но очень редко. Оправдывалась в фантазиях о собственных трудолюбивых детях, неосознанно передавая им эстафету рутинного занятия. Любимые слова отца — "не неволься, доча". Они касались хлеба, недоеденной тарелки супа, пропущенных уроков и раннего сна. Если нет желания, зачем себя насиловать? Подобная автономия не выработала в ней самостоятельность, скорей наоборот, самостоятельность со знаком минус. По принципу кривого зеркала. Постепенно девушка поняла, что никогда не пыталась справиться со своими проблемами или хотя бы разобраться в них. Ей проще было укрыться внутри себя в тёмной звуконепроницаемой скорлупке и все забыть. Хватит прятаться!
Первым шагом к новой жизни стал поход в общежитие.
В их семейной комнатке два на три царил порядок, и пахло гречневой кашей. Помытая кастрюля и тарелки вверх дном сушились на расстеленном полотенце в прихожей. Влажная тряпка у порога и новый связанный крючком коврик предупреждали о том, что грязной обуви здесь не рады, а цветы в пол-литровой банке навевали мысли о любовной идилии и покое. Замок никто сменить не догадался, поэтому Инна смело вошла внутрь. На двух составленных кроватях под колючим общежитским одеялом, слегка приправленном чужим голубеньким пододеяльником в желто-красных звёздах, лежали рядышком и испуганно глядели на неё муж Славик Воржецкий и Ляля Комарова, Инкина однокурсница из параллельной группы. Ляля ей всегда нравилась — общительная хохотушка. Значит, она понравилась и Славику, недаром говорят — муж и жена одна сатана. И по причине совпадения вкусов, а не собственной воле, Ляля завалялась в их супружеской постели. Инна не чувствовала ни ревности, ни злости. Надо бы, конечно, разрядить ситуацию громким криком и битьём посуды о прелюбодейские головы, но где взять силы на бесполезные занятия? Она сняла со спинки кровати Лялино клетчатое платье, ажурные колготы, розовые вискозные трусики и бежевый бюстгальтер, положила всё это Ляле на живот: "Одевайся…" Пока пухленькая, взмокшая от страха и стыда однокурсница кособоко влезала в перекрученные колготки и пыхтела над застёжкой лифчика, Инка одну за другой доставала свои вещи из утробы потёртого чемодана. Наконец, Ляле удалось справиться с молнией на платье и, прежде чем уйти, она виновато тронула хозяйку постели за рукав: "Прости, Ин…"
Читать дальше