Татьяна Туринская: Сладкий перец, горький мед

— Ничего, спасибо. Бывает и хуже, — и добавил неуверенно: — наверное… А ты как?

Татьяна невесело усмехнулась:

— А как я, ты, поди, слышал…

— Да уж, и слышал, и читал. Мне жаль, что все так получилось…

— Получилось что? Это ты о Дрибнице, или о нас?

Андрей не нашелся, что сказать. А правда, о чем он больше сожалеет? О том, что такая красавица не стала его женой? Или о том, что случилось с ее муженьком-бандитом?

— И о нас с тобой, и о Дрибнице. Жаль мужика…

— Жаль, — Таня кивнула. — Вообще-то жалеть пока рано, не все еще потеряно. Так как живешь, Андрюша? Где работаешь? Здесь?

И Таня с красноречивой ухмылкой кивнула на здание редакции. От стыда за непрестижную газету у Андрея засосало под ложечкой. Не таким ему хотелось предстать перед Таней. Мечталось, что б увидела она его вальяжным, популярной в городе личностью, на шикарной машине… А он стоит сейчас рядом с грудой металлолома, в потрепанных джинсах, в дешевых ботинках, да еще и под вывеской родного "Сельского труженика". Хоть сквозь землю провались от стыда!

Таня прекрасно понимала, какие чувства сейчас обуревают Андрея. Понимала, но не собиралась хоть чуть-чуть облегчить его положение.

— Так ты продал меня за это? — чуть двинула подбородком в сторону "ласточки".

Стыдно Андрею было до колик в животе, до неудержимого поноса, а что ответишь?

— Да нет, это она с виду такая неказистая, а летает, как ласточка!

— А-а, летает, говоришь? Ну-ну, пусть полетает… Ну ладно, Андрюша, будь здоров, не кашляй, — и, не дождавшись ответного прощания, окошко так же беззвучно поднялось и машина резво рванулась с места.

Андрей вздохнул и сел в свою рухлядь.

В это же время Таня в машине сказала приказным тоном сопровождающим:

— Машину разобрать на запчасти и раскинуть по всем станциям. Этого, — кивнула недвусмысленно назад, — из газеты убрать. И проследить, что бы ни одна газета в городе не взяла его даже внештатником.

Серега нынче переквалифицировался. Нельзя сказать, что туалеты он мыл лучше, чем строил дома, но его учили делать это на высоком профессиональном уровне. Учили два Таниных охранника, приставленные к Сергею круглосуточно.

Туалет для родного брата Таня подобрала самый центральный, самый посещаемый. Не постеснялась вложить в "ароматное" помещение деньги, выкупила заведение с потрохами. А дабы был Сереге стимул более качественно убирать, поселила его тут же, в туалете. Приспособила для него каморку между мужским и женским отделением. Каморка крошечная, с трудом втиснули туда топчан да стол для расчетов с клиентами. Мухлевать при сдаче выручки Сереге не позволяли все те же быки-охранники. Они же и учили его уму-разуму, если поступали жалобы от недовольных клиентов. Они же следили за тем, что бы в небогатом меню единственного работника центрального городского сортира не появлялись горячительные напитки.

Сама Таня встретилась с братом единственный раз вскоре после исчезновения Дрибницы. Очень много хотелось ей сказать кровному родственнику, но сказала весьма сдержанным тоном только следующее:

— За похищение сестры, за многолетнее содержание ее в несвободе приговариваю тебя, Голик Сергей Владимирович, к десяти годам лишения свободы. А так как ты, дрянь такая, не чужой мне человек, хоть и сволочь распоследняя, отбывать срок будешь не на зоне, а под моим строгим присмотром. Про водку можешь забыть, про вонючий свой "Беломор" — тоже. Жрать ты будешь так, чтоб с голоду не сдохнуть, может быть, чуток лучше, чем тебя кормили бы на зоне. А работать будешь, как миленький, и унитазы у тебя будут сверкать, как витрины в ювелирном магазине, иначе, дорогой братец, придется тебе познакомиться с нетрадиционными сексуальными наклонностями моих мальчиков. Я их специально для тебя подбирала, с особой любовью, — и, не дождавшись ответа от братца, все еще не верившего в возможность такого будущего и тупо ухмылявшегося в лицо сестры, отбыла восвояси, предоставив родственника заботам охранников.

Больше она его не видела. Негде им было встречаться: работали и жили они в разных местах, и центральным городским сортиром Таня никогда не пользовалась. Редкие сведения о брате она получала в виде отчетов от охранников и в виде жалоб от матери.

Впрочем, мать Таня тоже не слишком-то жаловала. Высказала ей все, что на душе накопилось, рассказала, на кого она теперь может рассчитывать, в смысле, только на саму себя да на государство, не слишком щедрое к пенсионерам. На ахи-охи относительно Сереги сказала тоном, не терпящим возражений: