Жозеф Кессель: Яванская роза

В эту минуту я понял с такой отчетливостью, ощутил с такой потрясшей меня остротой, нет, не жалость к ней, а страх за себя.

Я увидел, что моей свободе угрожает гибель, моей свободе, ради которой я готов был даже на преступление.

Чисто физическое ощущение страха заставило меня вскочить с кровати. Мне казалось, что каждая минута, проведенная возле Флоранс, наполняла материальным весом оковы, которые и так уже были слишком тяжелы.

– Ты покидаешь меня, любовь моя? – спросила метиска. – Жизнь моя!

Эти два слова, на которые до сих пор я не обращал внимания, показались мне вдруг невыносимыми.

– Почему ты меня так называешь? – спросил я, наполнившись яростью, что было, знаю, отвратительно, но мне надо было ее излить.

И я ожидал, что ответ Флоранс даст мне для этого повод, хотя бы ничтожный и несправедливый.

Ее простота, ее искренность не дали мне никакого повода.

– Как я могу тебя называть иначе? – ответила метиска. – Разве ты не в самом деле моя жизнь? У меня нет никого на свете, кроме тебя. Я хотела бы, чтобы все мужчины, кроме тебя, умерли.

На мгновение мне послышалось безжалостное звучание голоса Флоранс, когда она крикнула „Иди!" старому куруме на пороге его смерти.

На секунду я измерил степень возмущения, ненависти к миру, в который ее привели обстоятельства кровосмешения, внебрачного рождения, детство, проведенное в ледяном монастыре, ее ненужная красота, ее бедное существование. И я догадался, что сила ее любви ко мне вызывалась не мною, а ее потребностью в радости, тепле, освобождении и что она была переполнена этим, необратимо доведена до исступления.

И я испугался еще больше и подленько искал защиты.

– Это неправда, – воскликнул я, – ты не одна! У тебя есть сэр Арчибальд, твой отец. Он любит тебя, он говорил мне.

– Да, но еще больше он стыдится меня. Если бы ты только знал, как он прятался, чтобы встретиться со мной, когда я была маленькой. А там, у сестер, не он говорил со мной, а Ван Бек, всегда Ван Бек. А мой отец дрожал и отворачивал лицо.

– Ты знала, что авансом была продана Ван Беку?

Зачем я задал этот вопрос Флоранс и выбрал эти грубые слова, такие гнусные? Хотел ли я попросту унизить ее, напомнить, в каком состоянии я ее встретил, и тем самым лишить ее всякой попытки быть требовательной?

Или же доказать самому себе, что я ничего не был должен женщине, которой нечего терять?

Должно быть, я подчинился и тому и другому мотиву.

Когда мужчина хочет сохранить полную свободу, отказываясь пожертвовать хотя бы чем-нибудь из своих удовольствий и страстей, он вынужден пойти на подобные извороты.

Впрочем, эта уловка не помогла.

Флоранс сумела найти в своей искренней наивности, в неподкупности своего сердца слова, которые опрокинули мои жалкие увертки, отговорки, мою осмотрительность и предосторожности, так как она этого не понимала.

– Ван Бек и мой отец, – сказала Флоранс, – никогда не ставили меня в известность о своих сделках. Но я догадалась сама: я была уверена, что Ван Бек овладеет мной.

– И тогда? – спросил я.

– Тогда… – повторила Флоранс, не понимая.

– Что ты думаешь делать?

Флоранс взглянула на меня с мягким удивлением и ответила:

– Что могу я сделать, жизнь моя? Согласиться. Это все.

– Что? Ты не стала бы сопротивляться?

– Сопротивляться? Как? У меня нет семьи, профессии, я никого не знаю… я всего лишь метиска.

Я воскликнул, на этот раз искренне и с ребяческим пафосом:

– Лучше смерть!

– Я не хочу умереть, – сказала серьезно Флоранс. – Я еще не начала жить…

Внезапно она замолчала, глубоко, сильно вздохнула, отчего ее голые груди всколыхнулись чудесным волнообразным движением. Затем она продолжала с таким жаром, что я вздрогнул:

– Это неправда. Это неправда. Я начала жить с тобой. Ты пришел, жизнь моя, и ты меня освободишь навсегда, навсегда.

Несмотря на все мои жалкие усилия, я чувствовал, как путы, словно смола, все больше схватывали меня. Я попытался освободиться в последний раз.

– Послушай, – сказал я почти сурово, – не строй иллюзий. Я взялся довезти тебя до Марселя и больше ничего.

Флоранс, улыбаясь, встряхнула головой. Я редко чувствовал себя так неловко, как перед мужеством и нежностью этой улыбки.

– До Марселя! – сказала Флоранс, как во сне. – Шесть недель вместе на одном судне. Возможно ли это? Это слишком… слишком прекрасно!

У меня не хватило слов, чтобы ответить. Я пошел в ванную.

И, только попрощавшись с Флоранс, я увидел, как надломились ее душевные силы, которые, казалось, ничто не могло надорвать.