Джанетт Энджелл - Мадам

Имя Персик я взяла из какого-то рассказа.

Думаю, это не лучше и не хуже, чем выбрать псевдоним каким-то иным способом. Но в этом выборе есть нечто странное, наподобие эффекта сумеречной зоны, поскольку девушка, написавшая этот рассказ, через пару лет пришла ко мне работать. Не знаю, насколько велики шансы такого совпадения. Должно быть, миллион к одному.

Больше всего мне не хотелось светить свое настоящее имя. Не хотелось, чтобы клиенты спрашивали Эбби или что-то знали об Эбби. Думаю, с самого начала я желала заполучить путь к отступлению, поскольку одновременно хотела и не хотела стать этим новым персонажем.

Так я превратилась в Персика.

Я никогда и ни за что не смешиваю работу и личную жизнь. Для мужа, друзей и родственников я Эбби. Для девочек и клиентов — Персик. И последние несколько лет это срабатывает.

Нельзя сказать, что я сразу же научилась разделять две стороны моей жизни. И хотя я сижу и спокойно говорю о своей семье и собственном деле, жонглируя понятиями «дом» и «работа», как любая работающая мама, вам нужно понимать, что это далось мне не так просто.

На самом деле долгое время я была в большей степени Персиком, чем Эбби. Иногда мне кажется, что я несколько заблудилась внутри жизни Персика… так что отчасти моя история именно об этом. О том, как заблудиться.

А потом найтись.

Дверь отворилась медленно, даже слишком медленно. И из-за нее показались мрачные лица.

Я прижалась спиной к стене коридора, с трудом дыша. Рядом со мной на столике стояла дорогущая ваза времен какой-то китайской династии, которую западный мир запомнил только по великолепному фарфору. Мне строго-настрого запретили дотрагиваться до нее.

Голоса в комнате не смолкали очень-очень долго. Постоянно раздавалось какое-то бормотание. Бормотание смерти.

А теперь дверь открылась, и они вышли. Мама с заплаканным, покрытым красными пятнами лицом. Доктор Копленд. Два папиных партнера по бизнесу.

Доктор Копленд увидел меня раньше всех, и, не обращая внимания на остальных собравшихся, что очень не похоже на поведение взрослых, первым делом подошел и сел на корточки рядом со мной.

— Эбби, — мягко сказал он. — Сколько ты здесь пробыла?

Я сглотнула комок в горле.

— Вечность.

Я почувствовала, что если произнесу что-то еще, то разрыдаюсь, а мне было ясно сказано, что плакать нельзя.

Доктор Копленд не ушел, как я ожидала. Вместо этого он положил руку мне на плечо.

— Тебе придется быть смелой девочкой, Эбби.

— Да, сэр. Я знаю.

Он нахмурился, словно я дала неверный ответ.

— Но можно одновременно быть смелой и грустить.

Я взглянула на маму. Она стояла спиной к окну, против света, и я видела лишь ее тонкий изящный силуэт. Ее руки были скрещены.

Я не видела маминого лица, но точно знала, какое на нем застыло выражение.

Снова взглянув в добрые глаза доктора и сделав быстрый вдох, я ощутила легкий укол паники.

— Я буду смелой, — заверила я.

Возможно, если бы я дала тот ответ, который он хотел от меня услышать, он отстал бы и прекратил говорить вещи, от которых хотелось плакать.

Но доктор не отставал. Вместо этого он плюхнулся на пол рядом со мной. Я явственно услышала недовольный вздох матери и обмерла, но мама ничего не сказала.

— Эбби, — сказал доктор Копленд, — ты же знаешь, что палочка очень болен.

Кроме меня, никто и никогда раньше не называл его папочкой. Мама всегда говорила о нем «твой отец…». Я кивнула.

Доктор Копленд тоже кивнул, словно только что поделился со мной страшной тайной.

— Эбби, боюсь, что он умрет.

Мое сердце глухо забилось, и внезапно мне показалось, что меня может вырвать. Нельзя, я знала, что нельзя, но как интересно я этому помешаю? Что можно сделать, когда вас тошнит? Проглотить рвоту обратно? Я промолчала и что было сил сглотнула, и постепенно неприятное ощущение исчезло. Доктор Копленд сжал мои плечи.

— Мы все будем скучать по твоему папочке, — сказал он, — но знаешь что, Эбби? Мне кажется, что ты будешь скучать по нему сильнее всех.

Я не знала, что ответить, поэтому промолчала.

Доктор еще раз похлопал меня по спине и с трудом поднялся. Один из папиных партнеров подал ему руку. Мама так и не сдвинулась с места.

Голоса удалились по коридору, а потом вниз по широкой лестнице. Я осталась стоять где стояла, с тоской глядя на закрытую дверь.

— Эбби! — резко крикнула мать. — Сейчас же спускайся!

Думаю, я так и сделала. Я всегда была хорошей девочкой. Послушной.