et Jk Светлая: Почти понарошку (СИ)

***

Просыпался долго. Еще дольше заставлял себя выбраться из постели – на работу категорически не хотелось. Хотелось в отпуск. Который, впрочем, был не за горами.

И эта позитивная мысль стала решающей, подвигнув Германа Липковича решительно проследовать из спальни в кухню. Кофе должен был убедить в правильности намерений. Но вместо этого мерные звуки капель в кофеварке навевали желание вернуться обратно в кровать.

Герман чертыхнулся и поплелся в душ. Поплескаться не удалось. Ровно через три минуты и восемнадцать секунд раздался стук в дверь.

- Гера, ты там долго? – голос Юльки звучал жалобно и сонно.

- Недолго, - ответил Герман, усиленно сгоняя холодным душем сон.

- Ну Герааа! - снова протянула Юлька. Потом, судя по звуку шагов, ее понесло в смежное с ванной помещение, где она и застряла еще на несколько кратких минут.

- Что случилось? – спросил Липкович чуть позднее, отхлебнув кофе, когда и Юлька, наконец, добралась до кухни.

К этому моменту он был одет, выбрит и благоухал одеколоном, подаренным на День святого Валентина. Она улыбнулась и оторвала взгляд от пудреницы, в которую внимательно разглядывала веки, сейчас чуть более припухшие, чем обычно.

- Ничего не случилось, - сообщила Юлька, четко произнося каждый звук. У нее была потрясающая дикция. С таким артикуляционным аппаратом впору работать на телевидении. С такой внешностью – тем более. Самое место в кадре. Она быстро припудрила нос и тени под глазами и полюбопытствовала: - А должно было?

- Ну мало ли… - отозвался Герман и, разглядывая Юльку, поинтересовался: – Ты как, со мной?

- Не-а, - мотнула она головой. – Я в универ. Это надолго. Надеюсь, прикроешь меня перед великим и ужасным? Кроме пациентов, у меня еще отчет.

Юлька проходила интернатуру и настоящим врачом ее пока ни Липкович, ни, тем более, великий и ужасный, не считали. И многое сходило ей с рук.

- Прикрою, но не вводи это в систему, - поморщился Герман.

- Ты же меня знаешь!

Липкович буркнул в ответ что-то малоразборчивое и заговорил о другом:

- Сегодня вечером буду поздно.

Ее бровь приподнялась, она захлопнула пудреницу. И заинтересованно посмотрела на Германа.

- Встреча старинных друзей, - пояснил он и поднялся из-за стола.

- Бабы будут? – хмыкнула Юлька.

- Ревнуешь? – весело спросил Гера.

- Я не ревнивая. Гуляй. Но если придешь под утро, кроватку сам найдешь, укладывать не стану.

- Как скажешь, - согласился он.

Добравшись до клиники без приключений и задержек в пробках, Герман Липкович, успешно оправдывающий надежды своего профессора-нейрохирурга, сперва занялся бумагами Юльки. У самого Липковича оставался единственный пациент, да и тот сегодня выписывался. Остальное все после отпуска.

В ноутбуке что-то негромко погромыхивало, отдаленно напоминая музыку, под которую легко составлялся отчет. Свою профессию Герман выбирал сознательно, и она ему нравилась. Но нельзя было не признать, что дни тишины и покоя дороги ему так же, как и наполненные работой и людьми, когда вечер наступал слишком быстро и неожиданно, и хотелось поскорее добраться домой, завалиться на диван, бездумно переключать каналы в телевизоре и слушать возню Юльки, временами не в меру активной.

Например, в прошлом месяце она переклеила обои в прихожей. Почти самостоятельно. Утром он уходил на работу, и ничего не предвещало перемен. Вечером пришел в разгром. С обрывками бумаги на полу, сдвинутым шкафом и торжествующей Юлькой, встречавшей его словами: «Нам надо сюда еще зеркало повесить!» До выходных идея купить зеркало позабылась. Она потащила его за город кататься верхом. Конный спорт был великой страстью семьи Нескородевых. В том числе и Юльки. А еще, имея медицинское (ну, какое получилось) образование, она была страстной поклонницей нетрадиционной медицины. И бесконечно ставила эксперименты на своих близких. Слава богу, хоть не на пациентах.

Вечерами она то усаживалась вязать бесконечный свитер на спицах под сериалы, то надевала наушники и учила польский, старательно проговаривая звуки, то тащила Германа на очередную вечеринку. Иногда убегала сама, предварительно побухтев, что он то ли пещерный человек, то ли человек в футляре, то ли лежачий камень – каждый раз по-разному. Но интерпретировалось в основном одинаково: «От твоей самоуглубленности я задыхаюсь!»

Словом, их жизнь была… увлекательной. Скучать точно не приходилось. Во всяком случае, ежедневные сюрпризы казались забавными и иногда даже милыми.