Лариса Уварова - Букет кактусов

Затем он открыл окно в кухне – оно открывалось проще других, – и, взобравшись на подоконник, шагнул на Кутузовский проспект со своего восьмого этажа.

Саша открыла глаза. В первые секунды ей казалось, что она все еще спит – только теперь ее затяжные кошмары, разноликие и разноголосые, сменились видом вполне безобидной комнаты. Саша была уверена, что никогда раньше не видела эту комнату, потому и решила, что это продолжение ее сна. Однако в следующие мгновения до ее ноздрей долетел божественный запах жареной ветчины, лука и чего-то еще, столь же восхитительного. Она жадно сглотнула слюну и поняла, что зверски голодна.

Где-то за приоткрытой дверью – предположительно в кухне – гремели посудой и насвистывали очень знакомую мелодию. Рэй?.. Нет, он вообще никогда не свистел, только мурлыкал свои негритянские песенки...

А почему, собственно, она говорит про Рэя в прошедшем времени? И что она вообще делает в этой незнакомой комнате с убогой мебелью и розовыми обоями в мелкий цветочек?! И кто это там на кухне жарит яичницу с ветчиной?..

Саша сделала попытку встать, но смогла приподнять только голову. Пододеяльник и подушка на ее ложе, которым оказался видавший виды диван, были под стать обоям. А в непосредственной близости от дивана она увидела раскладушку, застеленную серым солдатским одеялом. Значит, этот человек спал здесь, в этой же комнате. «Чем дальше – тем интереснее!» Следующим этапом девушка обнаружила на себе чужую ночную рубашку, а на запястьях – плотные повязки.

Большой квадратный будильник, который трещал на столе под окном, показывал без двадцати пяти одиннадцать. Так как за окошком весело посвистывали синицы, а сквозь занавеску пробивались яркие солнечные лучи, вопрос о том, утро сейчас или вечер, отпал сам собой.

Она лежала, глядя в облупившийся потолок, и вспоминала свой нескончаемый жуткий сон. Перед Сашей кружились в водовороте лица, фразы, события, и постепенно болезненные видения в ее мозгу отсеивались, выпадали в осадок, а реальность растворялась в ее крови едкой щелочью, проникала во все поры души и тела, заполняла все ее существо нестерпимой болью. Горло свело судорогой, и рыдания не могли прорваться сквозь него наружу. Но слезы находили дырочку, и розовая наволочка по обе стороны от Сашиной головы очень быстро намокла.

Она вспомнила все: отсветы пламени в пыльных окнах, голубоватую воду в ванне, которая потом стала красной, тупые ножницы. Громовые удары и треск выворачиваемой с корнем двери... Она знала теперь, почему Рэй не может быть здесь, и кто там возится у плиты.

Внезапно Александра представила, как он вытаскивал ее из ванны – голую, окровавленную и бездыханную, – и сжалась в комок от ужаса. Она подумала о том, как Стас перевязывал ее, приводил в порядок, напяливал на нее эту голубую рубашку, ухаживал за ней... Ведь все это, наверное, случилось не вчера – может быть, дня два назад или даже три.

«Господи, ну почему именно он, именно этот?! Пусть бы кто-нибудь другой, хоть совсем посторонний мужик, все было бы не так ужасно. Почему, вместо того чтобы погибнуть вместе с Рэем, я оказалась в полной власти этого типа? Почему он все время попадается на моем пути?! Да я же теперь просто умру, когда увижу его нахальные голубые глазищи!»

Она еще не видела сыщика, однако уже умирала от стыда – заранее. Но еще больше Саше было стыдно от того, что она может думать об этом, когда Рэя больше нет в живых. Однако она думала и о своих злоключениях с Вано, и о том, что хочет есть... Тут уж ничего не поделаешь!

Ей казалось, что в слезах и горьких раздумьях прошло довольно много времени. Однако, взглянув на часы во второй раз, девушка увидела, что большая стрелка переместилась всего-навсего на пятнадцать минут вперед. Рядом с часами Саша заметила маленькое круглое зеркальце в пластмассовой оправе и решила, что ей непременно нужно до него добраться. Сделав над собой усилие, она приподнялась на правом локте и левой рукой потянулась к зеркалу – через какие-то пузырьки и склянки, стоящие на краю стола. Когда до цели оставалось совсем немного, правая подвела, и Александра шлепнулась лицом в подушку, а будильник – на пол. Грохнувшись на цемент, прикрытый линолеумом, он издал короткий возмущенный рык и затих.

Свист в кухне прекратился, и через мгновение Вано возник в дверях. Саша лежала ни жива ни мертва, натянув одеяло до самых глаз.

Борода его нисколько не поредела, однако широкую улыбку под ней девушка все-таки заметила. На ее памяти такое случилось со Стасом Ивановым впервые.