Евгения Кайдалова - Колыбельная для Варежки

Варя успевала отдыхать, а Тимуру приходилось танцевать без остановки — стольким девушкам хотелось научиться хастлу именно с ним. Пот у него на лбу уже собрался в капли, улыбка стала вымученной, он иногда сбивался с ритма, но Варя, глядевшая со стороны, твердо знала, что никогда в жизни она не видела ничего и никого прекраснее. В душе крутился какой-то смерч из небывалого счастья, небывалого восхищения и пронзительной боли оттого, что вот-вот пробьет двенадцать, и Золушке неминуемо придется улепетывать с бала, пока принц не увидел, что платье ее — лохмотья, а карета — тыква.

Тимур подошел к ней с гранатово-красным лицом, дыша как после марафона.

— Кажется, больше меня не хватит ни на одну девушку.

Варя не могла не прыснуть от смеха, отворачивая лицо.

— Пойдем проветримся.

Обнявшись, они вышли под ледяные январские звезды. Варя накинула шубку, а Тимур свою куртку держал в руке.

— Хоть поостыну немного, — радовался он налетевшему ветру со снежной крупой.

На этот раз Тимур позвонил лишь через три дня. Варя за это время уже успела смириться с мыслью, что в ее незаслуженно прекрасной сказке поставлена жирная точка.. ТАКОМУ человеку она не может, быть нужна. И не будет.

Звонок прогремел в будний день в половине девятого утра, и Варя, уже стоявшая одной ногой в дверях, никак не могла понять, кому же так приятно, что он застал ее дома.

— Вы меня уже забыли, девушка?

Бешеная радость и безумный стыд — как можно было Его не узнать?!

— А что у тебя с голосом?

— Да я простудился тогда после танцев.

Третий день лежу, только сегодня смог доплестись до телефона.

Телефона в общежитии не было. Значит, он на улице, на морозе, на ветру. И все это лишь для того, чтобы…

— Я боялся, что ты обидишься, подумаешь, будто я исчез…

— Что ты, что ты, я ничего такого не думала… — Варя была готова прыгнуть в телефонную трубку и увести его обратно в тепло. — Я сейчас к тебе приеду!

— Сейчас? Я думал… Я хотел тебя попросить, чтобы ты зашла после занятий.

— Нет-нет, я сейчас! Говори адрес!

Вытряхнув из рюкзака все, что относилось к учебе, Варя лихорадочно собирала в него те вещи, которые могли пригодиться больному: домашние пирожки с капустой, упаковку импортного лекарства, купленного падкой на рекламу мамой, бабушкино малиновое варенье и пару лимонов — для восполнения пропавшего от высокой температуры витамина С.

Если бы она могла собрать и отнести Тимуру весь свой дом, она сделала бы и это и задохнулась бы от счастья, взвалив на плечи такую ношу.

Тимур действительно выглядел больным: блестящие, полусонные глаза, кашель и насморк, сам — весь какой-то разбитый, вялый; одет в тренировочный костюм не первой молодости.

Короче, полный контраст с блестящим танцором и богемным человеком прошлых дней.

Обстановка подкрепляла этот контраст: после театров и клубов — казенные общежитские стены. И тут у Вари впервые зародилась надежда: может быть, ТАКОМУ Тимуру действительно будет нужна такая, как она? То, что неуместно в радости, богатстве и здравии, подходит в горе, бедности и болезни…

Она выкладывала на стол гостинцы, задавала обычные взволнованные вопросы о самочувствии, температуре и мнении врача. Тимуру нечего было ответить: жаловаться у мужчин не принято, температуру он не мерил, врача — не вызывал. Единственное, чем он поделился с Варей, — это обидой на соседей: теперь они сторонятся его, как зачумленного, и вспоминают о том, что в Японии заболевший человек ходит в марлевой повязке.

— Мы с ними вообще не очень ладим.

Соседей было трое: тот, что жил с Тимуром в одной комнате, и двое — через стенку, соседи по общежитскому блоку. Оказалось, что все они — недалекие люди, поступившие в МГУ совершенно случайно (экзамен же всегда — лотерея!) и живущие в Москве с одним намерением: покрутиться здесь и поймать какую-нибудь случайную удачу. К счастью, сейчас все они были на занятиях.

— А ты, — спросила Варя, — не надеешься на удачу?

— Я надеюсь на себя, на свой труд.

Эти слова ее почему-то очень тронули. И так же сильно ее возмутил дальнейший рассказ о злодействах соседей: сплошные пьянки и девчонки, а у него — никакой возможности для занятий.

— Ты не представляешь, сколько нам приходится учить! Законы меняются чуть ли не каждый день…

«…а мне даже негде сесть и позаниматься», — мысленно продолжила Варя и представила свою комнату, свой письменный стол и книжный шкаф.