Евгения Кайдалова: Колыбельная для Варежки

«Я Вас любил, любовь еще, быть может…»

…Не то, не то, заупокойная какая-то…

«Любимая, меня вы не любили…»

…Еще лучше: открытым текстом — прямо в лоб…

«Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле!»

…Да что они, сговорились, что ли, эти поэты?! Жизнь прекрасна, за окном — апрель, мне хочется знать, что я любима, и слышать об этом какие-нибудь красивые слова, а кругом — одни причитания! Что они, за столько веков ничего радостного написать не могли?..

«Ибо крепка, как смерть, любовь…»

…Вот оно! Наконец-то правильные ноты…

«Большим рекам не залить любви и большим водам не потушить ее…»

…Как просто сказано, и точно про меня!..

«Если бы кто давал все богатства дома своего за любовь, он был бы отвергнут с презрением…»

…И надо же было закончить такой чудесный отрывок такой дурацкой азбучной истиной! Ну нет на свете гармонии!..

Да и само это слово «любовь» какое-то странное — тщетная попытка языка объять необъятное. Как странно, что можно сказать:

Я люблю шоколад.

Я люблю свитера и кроссовки.

Я люблю писать гелиевой ручкой.

Я люблю Тимура.

Этот ряд получился настолько несуразным, что Варя по-мышиному пискнула от смеха.

Лектор прервал свою речь на полуслове, и однокурсники повернулись в Барину сторону, чтобы узнать, что же такого смешного в теории предикации.

Варя пригнулась к листам конспекта, сожалея, что не может по-страусиному спрятать голову в песок. Пару секунд ей пришлось провести в тишине с горящими щеками, но замечания не последовало. Лектор лишь вздохнул и обиженно забубнил, уткнувшись в свои бумаги. Варя, не поднимая глаз от стыда, принялась суетливо записывать, сама не понимая, что и зачем. Ряд смешных «люблю» в ее голове вдруг повалился, как костяшки домино, и поднялся уже совсем другим:

Я люблю жить в городской квартире вместо общежития.

Я люблю домашний уют и уход.

Я люблю вставать по утрам, не думая, где и на что я буду завтракать.

Я люблю Варю.

Новый ряд выстроился быстрее и слаженнее, чем предыдущий, но последняя костяшка оказалась явно не к месту. Варя перестала писать и начала поковыривать кожу вокруг ногтей. Тимур терпеть не мог эту ее привычку, равно как и любовь к свитерам и кроссовкам на все случаи жизни. А после съеденного на улице шоколадного батончика он всегда брезгливо протягивал ей носовой платок.

— Варечка, ты на английский идешь? — Варина одногруппница Наиля Абдуллаева уже укладывала ручку и тетрадь в изящную кожаную сумку.

Варя поняла, что лекция закончилась, быстро вскочила, чтобы не задерживать соседей на пути к дверям, и впопыхах побросала свои вещи в рюкзак.

Путь до лифта она отмерила широким пружинящим шагом — ей было удобно нести свой несколько избыточный вес в мягких кроссовках. Наиля неустойчиво семенила рядом на тонких каблучках и без конца заискивающе выспрашивала, как же все-таки переводятся «взаиморасчеты», «выполнение обязательств» и этот, как его, шайтана, «процент по кредиту»? Варя отвечала спокойно и четко, сама удивляясь тому, как уверенно работает ее язык, пока мысли крутятся по столь далекой от перевода орбите.

— «Процент по кредиту» — это «interest».

— Варя, ты что? — удивленно застыла на месте Найдя. — «Interest» — это «интерес».

— В одном смысле «интерес», в другом — «процент».

— А как такое может быть? — Найдя широко открыла многократно воспетые поэтами миндалевидные восточные глаза. В широко открытом виде они становились еще прекраснее.

Варя начала раздражаться. Конечно, не оттого, что Наиля была хороша, как южная ночь, и стройна, как чинара (или что там растет у них на Кавказе?). Не оттого, что она такая изящная и хрупкая и так непрочно и прекрасно замирает на своих каблучках в ожидании Вариного ответа. И разумеется, не оттого, что сама она не успела сегодня утром как следует причесаться и привычный «конский хвост» на голове выглядел хуже, чем у последней клячи…

"" — Почему ты думаешь, что все английские слова должны переводиться на русский буквально?!