Розамунд Пильчер: Конец лета

– Знаешь, я вернусь сюда на следующий уик-энд, если погода не подведет.

Я улыбнулась:

– Правда?

– Я разыщу тебя.

– Хорошо.

– И захвачу еще одну доску, – посулил он. – Тогда ты тоже сможешь кататься.

– Не пытайся меня подкупить, – фыркнула я.

Парень сделал вид, будто обиделся:

– Что значит – подкупить?

– Я и так познакомлю тебя с отцом. Он любит, когда появляются новые лица.

– Я не собирался тебя подкупать. Честно!

Я успокоилась. Кроме того, мне страшно хотелось прокатиться на доске, и я сменила гнев на милость:

– Я знаю.

Он усмехнулся и потушил сигарету. Солнце коснулось края воды, мгновенно изменив форму и цвет. Теперь оно походило на оранжевую тыкву. Мой новый знакомый сел, прищурился, глядя на сверкающую воду, слегка зевнул и, вскочив, произнес:

– Я должен идти. – Потом встал и добавил, глядя на меня сверху вниз: – Ну, до встречи.

Его тень устремилась в неведомые края.

– Пока.

– Значит, в следующее воскресение?

– О'кей.

– Это свидание. Не забудь!

– Не забуду.

Мой новый друг повернулся и медленно побрел прочь, на ходу подхватив свои вещи. Пройдя весь пляж, он обернулся, помахал мне рукой на прощанье и направился к старым, желтым от песка кедрам, от которых было рукой подать до дороги.

Глядя ему вслед, я вдруг сообразила, что даже не знаю его имени. Но хуже всего было то, что он так и не удосужился узнать мое. Для него я так и осталась дочерью Руфуса Марша. Все же в следующее воскресенье, если погода не подведет, он снова появится. Если погода не подведет... Надежда всегда умирает последней.

В Риф-Пойнт мы попали благодаря Сэму Картеру. Сэм – агент отца в Лос-Анджелесе. Предприимчивый малый предложил нам эту дыру, поскольку у бедняги не было другого выхода. Лос-Анджелес и мой отец оказались настолько несовместимы, что там великий Руфус Марш не смог написать ни единого стоящего слова, и перед Сэмом замаячила перспектива лишиться не только ценных клиентов, но и немалых денег.

– Есть одно спокойное место, только это настоящая глухомань, – предупредил агент, – зато полная идиллия... словно конец света уже наступил, – добавил он, очевидно воскрешая в памяти образ рая в стиле Гогена.

Нам ничего другого не оставалось, кроме как арендовать эту хижину, упаковать нехитрые пожитки, которых оказалось на удивление мало, погрузиться в старенький «додж» отца и приехать сюда, оставив позади смог и бешеный ритм мегаполиса, по-детски радуясь первой встрече с морем.

Вначале все было прекрасно. После шумного города было так чудесно просыпаться под крики морских чаек и несмолкающий гул прибоя! Как славно рано утром пройтись босиком по песку, подстеречь появление солнца из-за гор, развесить на веревке выстиранные рубашки, а потом наблюдать за тем, как они весело полощутся на ветру.

Вести хозяйство мне было проще простого, хотя, надо признаться, экономка из меня хуже некуда. На мое счастье, в Риф-Пойнте нашелся магазинчик из числа тех, которые моя бабушка из Шотландии называет «Тысяча мелочей». Там можно приобрести все, что угодно, – от разрешения на ношение огнестрельного оружия до косметических салфеток. Магазин принадлежал Биллу и Миртл, работали они ни шатко ни валко, и у них вечно не хватало свежих овощей, фруктов и цыплят с яйцами, к которым я так привыкла. Однако спустя пару недель мы уже не мыслили свою жизнь без консервированного мяса под острым соусом с красным перцем и фасолью, готовой пиццы и мороженого с разными наполнителями, которое, по-видимому, обожала Миртл, если судить по ее необозримым бедрам, выпиравшим из голубых джинсов, и толстым плечам, подчеркнутым девичьими безрукавками.

Вместе с тем шесть месяцев, проведенных в Риф-Пойнте, начали сказываться на моем настроении. Как долго продержится это прекрасное бабье лето? От силы месяц. А потом – сплошные штормы с дождями и ранние сумерки. Грязь, холод и ветер... Бр-р. Наше убогое жилище было лишено центрального отопления, а на огромный камин в гостиной дров не напасешься. С углем все было бы проще, но где его взять? Всякий раз, возвращаясь с пляжа, я, подобно женам первопроходцев, тащила ветки, выброшенные на берег, и складывала их у задней двери. Эта куча уже разрослась до гигантских размеров, но я понимала, что, начни мы топить, и ее как не бывало.

Наше скромное жилище, построенное недалеко от берега, от ветров с моря защищали только невысокие дюны. Деревянный дом, от старости ставший серебристо-серым, стоял на сваях, и, чтобы войти в него, нужно было преодолеть две ступеньки на переднем или заднем крыльце. Внутри имелась просторная гостиная с венецианскими окнами, выходящими на берег, ванная комната – без ванны, но с душем – и две спальни. В большой, предназначенной для взрослых, расположился мой отец, а в маленькой едва умещалась узкая койка, на которой, как я предполагала, раньше спал ребенок или кто-то из престарелой родни. Теперь его место заняла я. Мебель в доме производила несколько удручающее впечатление, что вообще характерно для летних домов. Сюда свозили то, что больше не требовалось в городе. Кровать отца являла собой медного монстра с отбитыми набалдашниками и огромными пружинами, ужасно скрипевшими, когда он ворочался с боку на бок. А в моей комнате висело старинное зеркало в позолоченной раме, раньше, должно быть, украшавшее какой-нибудь викторианский бордель. Вместо своего отражения я видела в нем утопленницу, покрытую черными пятнами.