Элизабет Эштон - Взмахни белым крылом

– Сеньорита, это очень важно! Мне велено передать, что это вопрос жизни и смерти.

У Кэтрин душа ушла в пятки. Может, с сеньором Агвиларом случился еще один удар? А вдруг он вообще умер?

– За вами прислали машину, – сообщила толстуха. – Прошу вас, поспешите, сеньорита. Я так торопилась вас предупредить, что ушла без разрешения.

– Иду, – пробормотала девушка, накинула на голову шаль доны Луизы и поспешила вслед за быстро ковылявшей привратницей через мощеный каменный дворик.

Толстуха тихо приоткрыла маленькую калитку, почти незаметную на фоне деревянных ворот, и с широкой ухмылкой прошептала:

– Доброй ночи, сеньорита!

Всего в нескольких метрах от ворот стояла большая черная машина с потушенными фарами. Дверца рядом с водителем была приоткрыта. За рулем сидел мужчина. Темная, низко надвинутая на глаза шляпа почти полностью скрывала его лицо. Машина была Кэтрин незнакома. Скорее всего, ее просто наняли, решила она. Вероятно, Эдвина не смогла приехать сама, а просить Хосе не захотела.

Усевшись на переднее сиденье и захлопнув дверцу, девушка с тревогой спросила:

– Вы, случайно, не знаете, как состояние сеньора де Агвилара? Ему хуже?

К ее удивлению, он ответил по-английски:

– Лучше, буквально с каждой минутой, – и с этими словами сорвал с головы широкополую шляпу. – Неужели вы настолько сошли с ума, моя белая роза, что решили, будто я позволю вам стать монахиней?

Это было как в прекрасном сне: огромная черная машина бесшумно летела в темноте, словно огромная ночная птица, разрезая мрак огненными сполохами фар, а рядом с Кэтрин Сезар негромко мурлыкал себе под нос:

Ночь без луны...

Как сердце без любви...

Кэтрин притихла, боясь шевельнуться. Она даже не пыталась обратиться к нему в страхе, что чары развеются и она опять проснется в своей постели. Если бы только так могло продолжаться без конца!

Между тем золото городских огней осталось далеко позади. Съехав на обочину, Сезар остановился и заглушил мотор. Потом включил в машине свет, обернулся к девушке и посмотрел ей в глаза.

– Сними эту штуку, – велел он, указывая на шаль доны Луизы. – Эта не та вуаль, которую мне хотелось бы увидеть на твоей голове.

– Я вижу сон, – прошептала Кэтрин. – Не буди меня.

– С удовольствием дал бы тебе поспать и дальше, милая, но необходимо прямо сейчас решить парочку вопросов. И между прочим, у меня для тебя новости – твоя матушка, по-видимому, решила остепениться и стать почтенной сеньорой де Агвилар.

– Так я и думала, – вздохнула девушка. Значит, Эдвина, узнав о ее отказе выйти замуж за Хосе, смирилась с этим. Что ж, это хорошо, что долгий роман приемной матери с пылким испанцем завершится, наконец, брачным союзом, хотя и горько сознавать, что в этом браке Эдвине скорее уготована роль сиделки при безнадежно больном, чем роль любящей и любимой жены. – Именно из-за этого я и хотела уехать, – объяснила она. – Не могла заставить себя остаться в этом доме в качестве третьего лишнего. Впрочем, ночевать под одной крышей с Хосе было и вовсе нестерпимо, вот мне и пришло в голову укрыться в монастыре. Для чего вам понадобилось увозить меня оттуда?

– А ты не догадываешься?

– Нет. Я подумываю о том, чтобы со временем вступить в орден сестер милосердия. Хочется делать что-то полезное...

– О, с этим проблем не будет! – со смешком отозвался Сезар. – Можешь поступать в свою школу медсестер! Учись на здоровье – потом будешь практиковаться на пеонах. Кстати, это, так сказать, обязанность хозяйки дома – следить за здоровьем тех, кто работает в доме и на плантациях, так что ты ни в коей мере не окажешься бесполезной. Если, конечно, не станешь пренебрегать... хм... остальными обязанностями.

– О чем вы? – совершенно сбитая с толку, воскликнула Кэтрин.

– Мой родной дом, как тебе известно, в Аргентине, туда-то я и увезу тебя сразу же после того, как мы обвенчаемся. Но вот проблема в том, что мне с тобой делать до тех пор, пока мы не станем мужем и женой?

Кэтрин вздрогнула и выпрямилась, будто ее ударило током. Черная шаль упала ей на колени.

– Сезар, но... это же невозможно! Вспомните хотя бы, что вы мне наговорили тогда, у фонтана. О, вы были так жестоки... так несправедливы!

– Хочешь сказать, что не можешь меня простить? – запинаясь, спросил он. – О, Каталина, тогда я просто обезумел от ревности! Я старался дать тебе понять, что люблю тебя, любил всегда... с того самого дня, как впервые поцеловал возле загона с тем проклятым быком, но ты, казалось, ничего не понимала и ни о чем не догадывалась. Откуда ты, например, взяла, что я собираюсь стать матадором?!