Кимберли Пирс - Парни не плачут.

The lonesome Texas sun was settling low,
And in the rearview mirror I watched it go.
I can still see the wind in her golden hair,
I close my eyes for a moment, I’m still there…
The bluest eyes in Texas are haunting me tonight,
Like the stars that fill the midnight sky,
Her memory fills my mind.
Where did I go wrong, or can I make it right?
The bluest eyes in Texas are haunting me tonight.
Another town, another hotel room.
Another dream that ended way too soon.
Left me lonely wait before the dawn,
Searching for the strength to carry on…
The bluest eyes in Texas are haunting me tonight,
Like the stars that fill the midnight sky,
Her memory fills my mind.
Did I make it wrong, or can I make it right?
The bluest eyes in Texas are haunting me tonight.
For every heart you break you pay the price,
But I can’t forget the tears in her blue eyes…

… Рваные на кусочки, наркотические, тягучие сны. Сложно открыть глаза, поднять налившиеся свинцом веки, приходится трудиться, чтобы узнать, что переживаешь наваждение. Оно сбывается регулярно, ближе к вечеру – приходит в сумерках цвета сливы, и забирает с собой. Туда, где можно быть с теми, кем хочешь, отдавать им всю любовь, что накопилась за вечность. Туда, где есть свобода, нет насилия, и «другой» не значит «убит». Туда, где помогут, если нет сил пройти выбранный путь. Труд оценят, усилия не пропадут. Нет преступления в том, чтобы быть желанным… есть символ надежды – дорожная разметка, бегущая вдаль… Её белый пульс всегда предвещает пробуждение. Трёшь глаза, во рту остаётся сухость. Как после ломки…
… Клок тёмных волос, похожий на наконечник беличьей кисти, упал на старое полотенце. Было интересно смотреть себе – зеркальному – в глаза.

Сзади зашевелилось изображение ножниц, серебряной рыбкой шпигующее воздух. Сорванный голос доморощенного парикмахера возопил.

Самодовольства в голосе… цирюльник чёртов… Помимо физиономии кузена на заднем плане, из зеркала внимательно, даже с некоторым подозрением, глядел хрупкого сложения мальчик в клетчатой рубашке. Скуластый, кареглазый, безжалостно остриженный несколько минут назад. Он тронул языком верхнюю губу, нервно шмыгнул носом и вытянул шею.

Узкая ладонь потянулась к маленькому столику, на котором толпились баночки, туалетные принадлежности, немытые стаканы – и взяла оттуда скрученный белый комок. Лонни тоскливым взглядом проводил две пары носков, водружённые за ремень и ширинку. Гульфик сразу стал внушительно оттопыриваться. Неизвестно, мерещились ли братцу ночные клубы и дешёвые порнофильмы, но он как встал, так и сел в продавленное кресло.

Такая жуть на тебя и не смотрела, мысленно отрезал новоиспечённый Брэндон, чувствуя себя упакованным куском бифштекса, но одну пару вынул. Внушительность сразу испарилась…

Зато Лонни пришлось поверить. Ненароком окажется, что он видел настоящих ребят в гей-баре. И кто тогда будет с тузами на руках?..

Он продолжил его саркастический стон, весело ухмыляясь и приглаживая виски. Задирать старшего было неожиданно приятно.

«Цыплёнок!» – ясно читалось в обиженной тишине.

Ах, что?.. Он вспыхнул.

Такой вызов бросают только неразумные учителя и заботливые мамаши, покупающие платьица с кружевами, да мишек с дебильными улыбками. Воспитание подкачало. Сорванец – на всю катушку, он помнил выкрашенные в мальчуковый голубой цвет стены комнаты, эспандеры и бейсбольные биты в подарок… Сунув давно потухший окурок в зубы, Брэндон довершил мужественный образ, нахлобучив сверху любимую ковбойскую шляпу. Да, пафосно! Но никто не совершенен, а голова мёрзнет куда как меньше…
Отчётливо хлопнула дверца машины; в морозном воздухе звук разнёсся ружейным выстрелом. Его покрыли громкие такты музыки, доносящиеся из здания катка, щедро украшенного иллюминацией.