Елена Чалова - Фонтан с шоколадом

– Эй, ты чего? Дома все нормально?

– Да, я просто волнуюсь… денег много надо на все это. Боюсь, вдруг муж пойдет к своим просить в долг.

– Не дадут?

– Ну почему? Дадут, но вот потом… – Она замолчала.

– Знаешь, – неожиданно подала голос Даша. – Я бы на твоем месте слиняла отсюда домой.

– Как – домой?

Мы с Диной вытаращились на нее.

– А так. Ты здесь нужна раз в день – вечером, когда тебя к ребенку пускают. Молоко ты сцеживаешь, его можно и дома сливать и привозить. Хоть помоешься как человек и за мужем присмотришь. Он у тебя замечательный, поверь старшему товарищу.

– Не знаю…

– Ну, сама подумай – у тебя ничего не болит, а Маньке твоей еще недели две точно тут лежать. И маме твоей не придется сюда каждый божий день мотаться.

Разговор как-то сошел на нет, и мы заснули.

А утром я увидела, как Дина собирает вещи. Оказывается, она еще вчера ночью смоталась и поговорила с Ильей Максимовичем, и он ее намерение выписаться одобрил. Муж уже был в пути, и мы лихорадочно что-то говорили, и желали, и обменивались телефонами.

Потом Даша вдруг спросила:

– Дина, у тебя дома есть большая плюшевая игрушка?

– Большая? Да нет. Кукла фарфоровая есть, моя тетка из Германии привезла, когда я маленькая была, а так нет.

– Купи. Вот прямо сейчас, по дороге.

Дина растерянно улыбнулась и кивнула, но Даша настойчиво продолжала:

– Я знаю, что говорю. Домой приедешь – а там кроватка пустая, и опять начнешь рыдать, сердце рвать. Купи кого-нибудь большого и доброго, посади туда, чтоб место не пустовало, и скажи всем и себе в первую очередь, что он место стережет для твоей девочки.

Само собой, мы опять разревелись, расцеловались, и Дина ушла.

Я все мучаюсь, не зная, как назвать ребенка. Вернее, не так: я-то знаю, как его зовут, но понравится ли мужу это имя – не уверена. Вообще-то я всегда считала себя девушкой несуеверной. И даже здравомыслящей. Но вот поди ж ты, стоило мне забеременеть, и я сделалась хуже собственной бабки. Я в подол каждой своей шмотки воткнула по английской булавке – честное слово, стыдно было, но когда я попыталась саму себя усовестить, то ничего не получилось. Я решила, что это у меня гормональное. Ну, некоторых вот на соленые огурцы тянет, а я вспомнила все суеверия, какие веками процветали в темных и необразованных народных массах. Когда пришло время идти в парикмахерскую, мысль о том, что чужие руки будут прикасаться к моей голове, показалась мне невыносимой. И я смирилась с крысиным хвостиком, который отрос у меня за время беременности. Еще я категорически отказывалась идти на контакт с родственниками мужа, которые вдруг вспомнили о продолжении рода и начали с гордостью рассказывать мне о семейных традициях и что у них в семье есть три родовых имени, и потому выбор у меня, конечно, есть: одно из трех – разве ж это мало? Хотя, раз сын старший, то надо бы остановиться на одном, а именно: назвать первенца надо Андреем… Я отмалчивалась, но мужу твердо сказала, что ничего подобного не потерплю и назову ребенка только после того, как увижу. Если он похож будет на Андрея – так тому и быть, а нет, так извините. Муж, в свойственной ему манере непротивления злу насилием, промолчал. То есть мы так и не выяснили, насколько болезненным окажется для него мое самоуправство. Выяснить мне это придется, наверное, сегодня, потому что завтра нас выписывают. А мальчик мой не похож на Андрея. Честно сказать, я все поняла, как только увидела его впервые. Передо мной лежал Иван. Именно так – и с очень большой буквы и без всякой фамильярности. Такой крутой лоб, насупленные светлые бровки, решительно сжатый рот и упрямый подбородок могли принадлежать только человеку с упрямым и древним именем.

И пусть свекровь и иже с ней поднимут шум и станут выражать недовольство. Я рожала? Рожала. Значит, и право мое. Не нравится – их проблемы. Специально себя накручиваю, чтобы потом выглядеть решительно и, не дай бог, не начать реветь – хватит, я за всю жизнь не ревела столько, сколько за последние девять месяцев. Я прекрасно слышу все их аргументы: ой, да его будут звать Ванькой. Не будут. Все зависит от самоощущения человека. У меня есть подруга – так ее все всю жизнь зовут Еленой. И никаких там Аленушек и прочих глупостей. Никому и в голову не придет назвать ее Леночкой – даже в раннем детстве такое было невозможно. Ленка – да, было. Но как-то краткосрочно, и все равно все знали, что зовут ее иначе. Так что, если человека назвали Александром, а он чувствует себя Шуриком – так тому и быть. И нечего мне тут! Сказала – Иван, и все. Я его уже так зову – потихоньку, шепотом, чтобы привыкал. Он иногда на меня смотрит – серьезно так, значительно… потом хмурится. Потом бровки его приподнимаются, а нижняя губа начинает обиженно выезжать вперед. Но прежде чем он успевает обидеться окончательно, я даю ему грудь. Нашарив губами сосок и впившись крепко-крепко, он начинает сопеть и чмокать, и глаза его быстро закрываются, и я опять плачу – от счастья.