Наталья Труш - Куда он денется с подводной лодки

«Итак, салон и Митя», – подумала Инга, прикидывая, в котором часу лучше появиться дома, чтобы не встретиться там с Ворониным. По всему выходило, у Стаса был операционный день, и у Инги в распоряжении оставалось много времени. Сталкиваться с мужем ей не хотелось вообще. Не для того она спряталась в этих болотах и сменила номер телефона, чтобы объясняться с ним. Все сказано.

Она провела весь день в салоне. Ее никто ни о чем не спрашивал, так как у Инги было золотое правило: с домработницей, парикмахершей, маникюршей и прочими очень милыми женщинами из сферы обслуживания свою личную жизнь не обсуждать. На то она и «личная», эта жизнь, чтобы никто не мог в ней участвовать своими советами и сплетнями.

После процедур Инга снова засияла. Теперь ее душевный раздрай выдавали только глаза. Да, глаза – это надолго. Это не брови выщипать. Тут время нужно, чтобы отболело.

Митя кинулся ей в ноги, едва она переступила порог дома. Воронин, как и предполагалось, был на работе. Дом сиял чистотой. Судя по всему, домработница Катя, видя, что хозяйка не появляется, приезжала каждый день и вылизывала уголки.

– Митенька, солнышко! – Инга взяла криволапого котенка на руки, и котенок громко заурчал. – Ну, все-все! Прости меня, маленький, я тебя не бросила, так получилось. Сейчас поедем домой… – Инга и не заметила, как новое пристанище назвала «домом».

Она написала записку для Кати, чтобы та не волновалась, не обнаружив в доме котенка. В записке ни слова не было для Стаса. Поставив точку, Инга подумала мельком – не слишком ли это жестоко? «Не слишком», – ответила сама себе и, хорошенько заперев дом, поехала на дачу с заездом к Кузнецовым.

Тося рассмотрела ее внимательно со всех сторон:

– Выглядишь в целом нормально, даже хорошо. Похудела. Тоже не так плохо. Только больше не смей! Но вот глаза… Как будто схоронила кого.

– Так я схоронила. – Инга поправила непослушную прядку волос, выпадавшую из-за уха. – Любовь.

– Ингуш, поверь мне: все пройдет, вечной любви не бывает. Там, где заканчивается одна, тут же освобождается место для другой.

– Бывает. И ты это знаешь. Пример? Мама и папа…

Родители Инги учились в одной школе, в одном классе. А до этого ходили в один детский сад. И папа рассказывал, что влюбился в маму, когда первый раз увидел ее в песочнице во дворе. У нее были очень красивые розовые бантики. Не просто капроновые, а с бархатными кружочками, как будто усыпанные красным мохнатым горошком. Папа это на всю жизнь запомнил.

Он любил маму всю жизнь, сколько помнил себя. Вслед им со смехом говорили: «Жених и невеста!» Папа не кидался с кулаками на тех, кто так говорил. Все правильно – жених и невеста. Так и будет, только надо подрасти.

Так и было. Они поженились сразу после школы, выбрали один институт – педагогический, вместе поступили, а когда заканчивали его, на экзамены бегали по очереди: один дежурил у коляски, в которой пищал маленький Ингмар. Это имя внуку дала прабабушка Инги по линии отца. Она рассказывала, что у Валевских в роду, кроме прадеда-поляка, давшего им красивую фамилию, было немало ингерманландцев – петербургских финнов.

От бабушки своей Эдвард Валевский унаследовал любовь к истории, нарисовал «дерево» своего рода и нашел многочисленных родственников в Финляндии и Эстонии. А в конце девяностых ему неслыханно повезло: на него свалилось наследство одинокого финского дяди Эйно, который был безумно рад тому, что на старости лет его нашли родственники. Обнаружившееся родство было не седьмой водой на киселе, а настоящее, с деревенскими метриками и записями в амбарных книгах о рождении и даже со старинными черно-белыми фотографиями, сохранившимися у членов некогда большой и дружной семьи, раскиданной ныне по всему северо-западу, не только российскому и карельскому, но и финскому. Так Эдвард Валевский стал владельцем крупной судовой компании в Финляндии. К тому времени он был уже одинок: его единственная на всю жизнь любовь – хрупкая ленинградская девочка Оленька с васильковыми глазами – умерла от банального заражения крови.

Они работали в крошечной деревенской школе в отдаленном карельском поселке. Оленька была беременна, в семье ждали дочку. Ей уже и имя придумали – Инга.

Оля должна была за две недели до родов лечь в больницу, но роды начались раньше срока. На дворе стоял дождливый сентябрь, ямы на дороге превратились в озера, в которых воды было по пояс. До районного центра сто километров, дорога разбита грузовиками, вывозящими к железной дороге лес. Поэтому, когда местной фельдшерице стало понятно, что роды у «учителки» сложные и ей самой не справиться, Эдвард принял решение – везти Ольгу в больницу на лошадке.