Наталья Труш - Одиночное плавание к острову Крым

Вот когда она на него обратила внимание, тут и стала задумываться о жестокой несправедливости, дарованной женщине самой природой, – скромной быть и не знакомиться первой. «Ну почему так?» – рассуждала Марина Валерьевна, женщина рассудительная и серьезная, столкнувшись в очередной раз с соседом на лестнице. Он ходил пешком на свой третий этаж, потому что лифт ждать дольше. А она ходила пешком на свой четырнадцатый – зарядки для и для того, чтоб встретить его. Правда, иногда, минуя его третий и не встретив предмет своего обожания, Марина, плюнув на стройность фигуры и полезность процедуры, вызывала лифт и ехала под самую крышу. Что, издеваться над собой, что ли, если он даже не замечает ее?!

Как-то во дворе Марина разговорилась с соседкой, которая сажала цветочки на общественной клумбе. И случилось, что мимо проходил Он. Все трое раскланялись. Соседка участливо спросила:

– Михал Иваныч, а вы не приболели? Что-то давненько вас не видемши?!

«Псковская, по всему видать, соседка», – отметила Марина про себя не питерский выговор, а сама ловила каждое слово, сказанное Михал Иванычем. Он, правда, оказался совсем немногословным. Сказал, что просто был в командировке. На Марину глянул лишь исподлобья, кивнул, как всегда, раскланялся и пошагал к дому. А она, пользуясь случаем, аккуратно стала выведывать у очень своевременно склонившейся к земле соседки, кто да что этот самый Михал Иваныч.

– Он в милиции работает, то ли участковым, то ли следователем, но в форме не ходит. Не семейный. То ли вдовый, то ли разведенный – точно не знаю. Вроде бездетный, а может, и есть кто. Но в доме живет один, в однокомнатной квартере, на третьем этаже. А может, и не один, но во дворе завсегда один!

Ох уж эти тетки-соседки – слышат звон, да не знают, где он! Вокруг да около, а толком – ничего. У тетки все было «то ли – то ли», а не точно. Но две главные вещи Марина все же узнала – имя и место работы. Приятно было думать, что Мужчина ее мечты наконец-то обрел имя, тоже на букву «М», кстати, как и у нее! И работа его Марине Андреевой весьма пришлась по душе. Нравились ей мужчины с такими мужскими профессиями.

Правда, эти знания ей абсолютно ничего не дали. Михал Иваныч, которого она назвала для простоты и удобства Мишаней, все так же был далек и не проявлял никакой заинтересованности в ее соседской персоне. А может, и проявлял, да не показывал. Хотя она бы непременно почувствовала, если б проявлял...

Вот тут-то Марина Валерьевна и задумалась в первый раз над тем, почему же так несправедливо все?! Потому что, будь она мужчиной, она бы давно уже с ним познакомилась.

Она даже думала провернуть такую штуку: придумать повод да и постучаться к нему в его холостяцкую нору. Вот только повода она никак не могла найти. Подруга Сашка усмехнулась и сказала:

– Вот тоже мне проблема! Иди и попроси его дырку в стенке просверлить! А потом, когда он просверлит, ты ему кофе предложи, ну в знак благодарности. Не деньги же давать соседу!

Дырку в стенке – это круто! Правда, все дырки в стенках у Марины давным-давно просверлены: сынок-то хоть и оболтус, но руки у него из того места, из какого надо, растут, и маманину квартирку он до ума давно довел. Правда, можно бы прикупить какую-нибудь картинку на стенку и под нее провертеть дырочку, но...

Но как-то все это было не так. А ну как окажется этот Михал Иваныч букой милицейским, у которого, кроме протоколов, в голове ничего нет? Или не умеет он совсем дырки в стенках вертеть? Или просто спросит, какого рожна она к нему-то приперлась? Что тогда говорить? Нет. Все это не катило. Искусственно как-то было. И страшно. А ну как сорвется? Второй раз она уж точно не посмеет к нему обратиться ни с чем, даже если ей будет нужен его совет как специалиста из правоохранительных органов. Нет, надо сочинить что-то более симпатичное. А что – она так и не могла придумать.

А в день отъезда в Крым ей в голову пришла совершенно шальная мысль – написать ему письмо и бросить в почтовый ящик, что она и сделала.

«Если бы я была мужчиной, а вы – женщиной, то я давно бы с вами познакомилась. Но поскольку все наоборот, то мне приходится, как в XIX веке, краснея и бледнея, высунув кончик языка, гусиным пером царапать бумагу, выписывая старые пушкинские строчки: «Я к вам пишу, чего же боле...» И если мне удалось вас заинтересовать – звоните».

И номер телефона мобильного своего тоже написала. Потом выдрала листок из тетрадки, свернула вдвое и, уходя из дому, воровато опустила его в ящик. Щеки у нее пылали, как у тургеневской барышни, а в голове стучала кровь. Было страшно и стыдно, как будто что-то украла. Но она решила так: получит Мишаня письмо, прочитает. Наверняка заинтересуется и, скорее всего, позвонит. И тогда по тону, по разговору она поймет, стоит ли ей раскрываться. Не услышит в голосе приветливости и заинтересованности, так можно и не рассекречиваться. А если эта милицейская душа как-то узнает, кому номер телефона принадлежит, так можно в дурочку сыграть: мол, подшутил кто-то. «Я?! Что вы! Как я могу?!» В общем, есть варианты отступления.