Дороти Иден
Таинственная Клементина
Брижитт проснулась. Светящийся циферблат у ее изголовья показывал четверть четвертого; неопределенное время — уже не ночь, но и еще не утро. Она знала, что ей уже не удастся заснуть и по меньшей мере четыре часа придется оставаться наедине со своими мыслями…
Вместе с пробудившимся сознанием проснулась и боль, к которой Брижитт никак не удавалось привыкнуть. Жизнь… Да разве же это жизнь? Она попробовала пошевелить ногами, не отрывая взгляда от прикрывавшего их белого одеяла. Ни малейшего движения не было заметно. Ее глаза наполнились слезами: она была уверена в том, что ей удалось пошевелиться… Но ведь всем известно, что больные продолжают ощущать свои конечности еще долгое время после ампутации. Ноги Брижитт, какими бы бесполезными они теперь ни были, по крайней мере оставались при ней. Ее общее состояние улучшалось; когда оно полностью войдет в норму, исчезнет и этот странный паралич — следствие перенесенного ею шока. В подобных случаях выздоровление может наступить очень не скоро, и самое главное — это сохранять присутствие духа.
Никто из окружающих, казалось, не проявлял ни малейшего беспокойства по этому поводу, в том числе и муж Брижитт Фергюссон. Дети тоже не волновались, они «как сыр в масле катались» под неусыпной опекой Присси — новой бонны, явившейся настоящей находкой для их семьи. Тетушка Аннабель и дядюшка Саундерс были рады их присутствию в огромном фамильном особняке, — в последние годы им жилось одиноко, и старшие представители аристократического и по-прежнему процветающего семейства с удовольствием делили кров со своей больной племянницей и ее двумя детьми.
Возвращаясь из полетов, Фергюссон первым делом бежал в комнату Брижитт — самую большую и удобную в доме Темплеров.
— Милая моя, дорогая… Знала бы ты, как я люблю твои несчастные ноги! — ей казалось, что она на самом деле слышит голос своего мужа. — Я всегда подозревал, что они обладают своей собственной волей и в один прекрасный день надумают уйти в отпуск! Неудивительно — ведь ты же их просто нещадно эксплуатируешь: заставляешь бегать, таскаться вверх-вниз по лестницам… Дай же им наконец отдохнуть! Не будем больше об этом думать… — нежный поцелуй Фергюссона высушивал сначала ее слезы, потом замирал у нее на губах. — Да и о ребенке тоже, — шептал он чуть слышно.
При этом воспоминании слезы снова выступили у нее на глазах. Дело было вовсе не в нежности и трогательной деликатности Фергюссона, — навязчивые сомнения постоянно подстерегали Брижитт. Ей казалось, что муж никогда не хотел третьего ребенка, да и рождение Никки и Сарры тоже не было для него желанным.
«Но он неизменно был нежен и внимателен к ним… как теперь к моим бедным ногам», — горько возразила она самой себе.
Может быть все это к лучшему для так и не родившегося ребенка… Ведь в глубине души Брижитт тоже боялась его рождения: слишком тяжелое наследство могло ему достаться от древнего рода Темплеров, нажившего свое состояние посредством разбоя, шантажа, спекуляций. Душевные свойства, необходимые для подобного рода деятельности, казалось, передавались в семье из поколения в поколение, и Брижитт боялась обнаружить их в собственных детях. Будучи всегда безукоризненно вежливым, такой порядочный человек как Фергюссон, конечно, не мог не презирать родственников жены.
На фоне бледного диска луны за окном вырисовывался черный силуэт мертвого дерева, лишенного листвы. «Я зачахну здесь, как эта старая шелковица», — отчаянье Брижитт усугублялось постоянным ощущением присутствия Фергюссона; ей казалось, что она вновь находится в его объятиях, чувствует ласковые прикосновения нетерпеливо дрожащих рук…
«Больше никогда ты не сможешь ходить…»
Брижитт была уверена, что это не было тиканьем часов или ее собственными мыслями, произнесенными вслух. Она действительно услышала хриплый шепот, доносившийся откуда-то из камина. Брижитт резко повернула голову. В комнате находился некто, дышавший глубоко, с трудом… «Больше никогда…»
Не дожидаясь окончания фразы, Брижитт нажала на кнопку звонка для вызова сиделки, которая тут же влетела в комнату.
— Что случилось? Вам плохо, миссис Джи?
Задыхаясь и разом обессилев, Брижитт откинулась на подушки. То, что она приняла за свистящий шепот, было всего лишь похрапываньем сиделки в соседней комнате! Это Фергюссон настоял на ее присутствии: вероятно, он надеялся, что она сможет заменить его самого, его руки, обнимавшие ее, когда она засыпала… Боже, как ей не хватало его, как не хватало… и как хотелось вернуться в тот недавний день, день своего рожденья, когда она считала минуты, остававшиеся до возвращения мужа, пилота на международных линиях.
Читать дальше