Дороти Иден - Таинственная Клементина

Эти послеполуденные часы были последними часами ее счастья. Гости уже собрались на лужайке перед их небольшим загородным домом. Тетя Аннабель, дядя Саундерс и Ги — брат Брижитт и наследник колоссального состояния Темплеров — сидели за садовым столиком. Выйдя замуж за Фергюссона, Брижитт с облегчением вырвалась из мрачного родового гнезда, где некуда было деваться от ежедневных препирательств из-за расходов на хозяйство между маниакально скаредным дядей и безвольной тетушкой, от тихого пьянства Ги и воспоминаний о погибшей матери, страх перед которой омрачил все детство Брижитт. Замужество за неугодным семье человеком стоило ее матери наследства, и она так и не смогла с этим смириться, вымещая обиду на своем муже и детях. Независимость Фергюссона, всегда рассчитывавшего только на собственные силы, его снисходительность по отношению к «слабостям» Темплеров и его неизменное чувство юмора дали Брижитт «второе рождение», с ним она чувствовала себя абсолютно счастливой и защищенной от всего, в частности и от возможных козней собственного семейства. Тем более, что им нечего было с нею делить, — право наследования их состояния принадлежало ее брату. Глядя на резвившихся на лужайке детей, белокурых и голубоглазых, как и она сама, даже внешне ничем не напоминавших смуглых темноволосых Темплеров, она не могла не верить тому, что они — представители другой династии — династии Джи. Если им не суждено унаследовать деньги ее предков, то тоже самое произойдет и с моральными качествами!

Двухлетняя Сарра набегалась вволю и разлеглась в тени плакучей ивы. Скоро там появится коляска с другим малышом. Брижитт объявит об этом Фергюссону сегодня вечером. Он будет доволен, — она в этом не сомневалась. «Да здравствует династия Джи!» Он будет держать ее в объятиях, и она постарается не спать всю ночь, чтобы не упустить удовольствия от прикосновения его рук. Мысль об этом наполнила ее таким нестерпимым ощущением счастья, что она тут же улыбнулась дяде Саундерсу, безучастно чертившему на листке из блокнота свои бесконечные биржевые расчеты, и Ги, глаза которого становились все краснее по мере того, как убывало содержимое стоявшей на столе бутылки виски. «Он просто слишком слаб, и все, что ему необходимо — это хорошая жена», — сказал о нем однажды Фергюссон.

— Что тебе подарил твой муж на день рожденья? — вопрос брата внезапно вторгся в ее блаженную прострацию.

— Пока ничего, — я его сегодня еще не видела, но он вот-вот должен появиться.

Предвкушение счастья от встречи с Фергюссоном снова заполнило все ее существо. Брижитт внутренне посмеивалась над своей наивной радостью: ну как можно ждать с таким нетерпением человека, с которым она рассталась лишь накануне? Да и вообще, нормально ли это — быть по уши влюбленной в собственного мужа после шести лет совместной жизни? Но, как бы то ни было, это ощущение было самым чудесным в ее жизни! Как ей хотелось бы удержать навсегда этот солнечный день, распускавшиеся цветы, голоса детей, мягкую тень плакучей ивы, которая скоро прикроет ее будущего ребенка, и ее нежнейшее ожидание…

— Ты все еще без ума от твоего Фергюссона? — тягуче проговорил Ги. — Интересно, что ты будешь делать, если он влюбится в другую женщину?

— Верну ему свободу… может быть, — беззаботно ответила Брижитт. Она была совершенно не способна серьезно рассматривать подобную перспективу.

— Мама! Мама! Папа приехал! — закричал Никки, и дети кинулись со всех ног навстречу Фергюссону, чтобы тут же повиснуть у него на шее.

Только высвободившись, муж Брижитт смог наконец подать руку выходившей из его машины тоненькой брюнетке. Она не была знакома никому из присутствовавших.

Фергюссон взял ее за руку и подвел к Брижитт. Девушка следовала за ним послушно, как ребенок.

— Вот мой подарок, дорогая! — весело объявил он. — Ее зовут Присси.

Ее звали Присциллой Хавке. Потребовалось некоторое время для того, чтобы Брижитт поняла, что она уже далеко не ребенок. Ее прямые темные волосы были коротко подстрижены, челка до самых бровей закрывала высокий лоб и придавала законченность ее внешнему облику. Лицо девушки было маленьким, бледным, тонким, с чуть втянутыми щеками. Черные брови сходились над огромными, очень выразительными глазами, что и сочетании с чрезвычайно хрупким телом порождало сходство с шаловливым эльфом. Если бы ни зрелое выражение лица, ей можно было бы дать не больше двенадцати лет. Это несоответствие вызывало беспокойство, но только иногда, так как улыбка почти никогда не сходила с губ Присси, и она имела вид старающейся понравиться маленькой девочки, что явно импонировало Фергюссону.