Мария Беседина: Расколдованный круг

Из глубокой задумчивости девушку вывел голос горничной:

– Маргарита Геннадьевна, вас просят в столовую.

– Иду, Тося, – оборачиваясь, ответила Рита, и тут ей бросилось в глаза расстроенное выражение на лице горничной, которое та не в силах была скрыть, хотя явно старалась сделать это.

– Тося, что-то случилось? – Рита отнюдь не гордилась тем, что, в отличие от многих девушек своего круга, старалась не относиться к прислуге лишь как к одушевленным автоматам, существующим для того, чтобы избавлять своих хозяев от скучных бытовых проблем. С самого детства Рита впитала философию матери, которая учила дочерей, что необходимо быть милосердным к тем, кому Бог не послал удачу и богатство. – Почему ты держишься за щеку? Зуб болит?

– Не беспокойтесь, Маргарита Геннадьевна, это я так... – Все же Тося отняла руку от лица; на щеке ярко алел след от удара, перечеркнутый кровоточащей царапиной.

– Да у тебя кровь! Возьми в аптечке йод. – Рита указала на дверь ванной комнаты.

– Что вы, Маргарита Геннадьевна, как можно! – ахнула женщина. – На кухне есть аптечка для прислуги. В агентстве нас учили, что пользоваться хозяйскими медикаментами нельзя...

– Что за глупости! Неужели ты думаешь, что я стану брезговать тобой? Ступай в ванную и скорее прижги ранку, а то начнется воспаление! – заботливо сказала Рита.

Тося послушно шмыгнула в забранную матовым стеклом дверь ванной и вскоре появилась опять.

– Какое платье прикажете подать: голубое или бежевое? – все еще шмыгая носом, уточнила она.

– Я вполне способна одеться сама, – с долей раздражения отозвалась девушка. – Тося, сколько раз мне просить тебя: выброси из головы эти глупости, которыми тебя пичкали в агентстве по найму! У тебя и так достаточно работы... лучше скажи, что с твоим лицом? И волосы растрепаны...

Женщина торопливо провела рукой по волосам и почему-то снова всхлипнула.

– Да это я споткнулась, Маргарита Геннадьевна, – с деланой небрежностью заявила Тося. – Ну и... на дверной косяк налетела.

– Да у тебя половина лица разбита! – не на шутку встревожилась Рита, не видевшая причин, почему бы не верить Тосе. – Может, сходишь в медкабинет? Я объясню маме и папе, что произошло.

– Да нет, Маргарита Геннадьевна, все нормально...

– Ну если ты так считаешь... – Пожав плечами, Рита вышла из спальни, решив, что Тося сама способна разобраться в своих проблемах. Для двадцатилетней девушки разница почти в полтора десятка лет, разделявшая ее с Тосей, казалась огромной. Рита вполне доверяла жизненному опыту этой миловидной, всегда оживленной женщины.

А вот произошедшее в вестибюле подъезда несколько минут назад тревожило и почти пугало Риту именно своей непредсказуемостью. Девушку волновала и предстоящая реакция отца, и все чаще прорывавшаяся в глазах сестры ненависть... До боли было жалко маму. В этом вихре переживаний естественная жалость к пораненной Тосе волей-неволей отходила на второй план.

Когда девушка вошла в столовую, вся семья уже сидела за столом, и домоправительница Анна Осиповна, работавшая у Шерстневых так давно, что стала почти что членом семьи, подавала чай. Рите сразу бросился в глаза обиженный и сердитый вид Шуры, которая сидела вполоборота, словно желая выскочить из-за стола и не решаясь сделать этого.

– А Ритка-то здесь зачем! – увидев сестру, завопила девица. – Она что, тоже будет мне мораль читать?

– Я пришла попить чаю, – холодно ответила Рита, усаживаясь на свое привычное место.

– Итак, Александра, учти, – заговорил Шерстнев, очевидно продолжая разговор, начатый еще до прихода старшей дочери, – раз ты не понимаешь слов, будем принимать меры! Если я еще раз услышу, что ты грубишь, урежу твои карманные деньги!

– Тоже мне, деньги! Пятьсот баксов в месяц! В ресторан сходить два раза, а на косметику уже не останется, – проворчала Шура.

– Сама виновата! Мало того что ты на прошлой неделе устроила матери истерику, ты еще и нарочно переколотила ей всю коллекцию фарфора! Вот и будешь теперь четыре месяца только половину денег получать. А если не начнешь снова ходить на занятия, не поедешь на эти свои Антильские острова! Сиди в Москве все лето. Вот так вот.

В маминых глазах Рита ясно прочла и жалость к непутевой младшенькой, и неподдельную тревогу за нее, упорно отбивающуюся от рук. «До чего же мерзко поступает Шурка. Ну что она все время пытается доказать, зачем? – в смятении подумала Рита. – Хотя... Быть может, ее тоже давит эта окружающая нас невидимая граница, и Шура просто пытается таким образом вернуть себе свободу?»