Сандра Мэй: Миллионерша поневоле

Проблемы начались почти сразу после поступления. Люси до сих пор билась над этой загадкой — почему ее сына так и не приняли одноклассники. Не очкарик, не малыш, не великан, из носу не течет, не заикается, не картавит.

Учительница считала, что это все из-за, как она выражалась, акцента. Большинство учеников в школе были из фермерских семейств, довольно простые и грубые ребята. Их речь отчасти напоминала уханье шимпанзе, а Билли говорил на хорошем литературном языке… Господи, да Люси при всем желании не могла научить его ничему другому! Так говорила она сама, так учили ее и ее сестру — кто же знал, что в конце двадцатого столетия грамотность тоже станет признаком снобизма?

Со временем выяснилось, что у Билли особенно хорошо с математикой — и он немедленно перешел в разряд «зубрил». Теперьдаже учительница считала, что он умничает…

Нет, Билли не лез на рожон, он был достаточно сообразителен, чтобы этого не делать, но и притворяться таким, как все, не желал. Независимость и гордость были у него в крови. И унаследовал он их не от Люси, это точно.

От нее — золотистые волосы, от нее — искренность, доходящая до наивности, честность и ранимость, но все остальное — карие глаза вполлица, острый ум, независимость, упрямство — это от Морта. От отца, которого мальчик никогда не знал.

И не узнает?

Что делать, Люси Февершем? Что теперь делать?

Бросить все, сбежать, уехать, замести следы?

А почему Билли должен страдать? Почему он не может увидеть своего отца?

А ты уверена, что эта встреча не принесет мальчику еще больше страданий?

И кому нужны эти «воскресные папы»? Самое подлое и лицемерное изобретение человечества — разрешение по суду видеться со своим ребенком в строго определенные дни. Тот, кто это придумал, — моральный урод. Маленький человек ждет, скучает, страдает — от воскресенья до воскресенья, от каникул до каникул, и вся его жизнь превращается в ожидание встречи, в безумную и тоскливую надежду на чудо, на то, что мама и папа опять окажутся вместе с ним…

С другой стороны, Билли растет. Однажды ее сыну понадобится помощь и совет мужчины, и она окажется бессильна.

С третьей стороны — а захочет ли Морт стать советчиком и другом своему сыну?

Вопросы клубились и роились в голове, но потом Люси случайно посмотрела на склоненную белобрысую макушку своего сына — и сердце сжалось от любви и гордости.

Ее сын. Ее счастье. Ее жизнь.

В конце того лета она вернулась в школу и очень скоро поняла, что беременна. Ее начало сильно тошнить по утрам, потом она стала худеть… собственно, это и спасло ее на некоторое время — до седьмого месяца никто и не догадывался, а от физкультуры она была освобождена из-за плохого зрения.

Зато когда заметили — начался Великий Скандал.

Из школы ее немедленно забрали, а дома начались лихорадочные умопостроения всех родственников.

Уехать к тетке в Бат. Нет, лучше во Францию. В Штаты… далеко, не стоит летать в таком положении.

Родить в частной клинике, немедленно отдать на усыновление, а всем сказать, что переутомилась, лечится в частном санатории.

Забыть этот неприятный инцидент: автор формулировки — вдовствующая леди Гермио-на Февершем, мама.

Последний аргумент стал и последней каплей. Люси Февершем вспомнила о том, то ее предки были крестоносцами и просто храбрыми людьми. Она извинилась перед матерью и I сестрой за причиненные моральные страдания, собрала личные вещи, разбила любимую копилку и ушла из дома. В никуда.

К счастью, времена Диккенса давно миновали. Пожилая и уютная докторша в го- I спитале ласково улыбнулась перепуганной и озлобленной девочке с огромным животом — на последних месяцах он вырос, как на дрож- I жах, — и дала адрес социального приюта для I молодых мамочек. «Мать-Дитя» — вот как он I назывался.

В этом приюте Люси Февершем, потомок I крестоносцев и кавалерственных дам, научи- I лась шить и вязать, пеленать своего будущего I ребенка, тренируясь на уже родившихся малышах, варить каши на воде и супы из ничего, а еще — еще обрела подруг на всю жизнь.

Простых, грубоватых, битых жизнью девчонок, хулиганок и матерщинниц, которых, тем не менее, объединяло одно очень важное обстоятельство.

Ни одна из них не захотела сделать аборт и убить свое неродившееся дитя. Ни одна! Хотя, в отличие от Люси, они в большинстве своем прекрасно знали, с какими трудностями им придется столкнуться в жизни.

Что же до Люси Февершем… Едва она взглянула сквозь туман слез, сквозь отголоски дикой боли на красную рожицу своего ребенка, все вдруг приобрело смысл и вкус. Люси Февершем совершенно точно знала отныне, зачем она пришла в этот мир. Юная мама сразу и навсегда утвердилась в правильности своего выбора. Откуда-то в ней появились спокойная уверенность и сила взрослой женщины. Шестнадцатилетняя Люси Февершем категорически отвергла ультиматум матери: вернуться в родной дом без ребенка. На три года она вычеркнула себя из членов семейства Февершем.