Виктория Холт - Седьмая девственница

Но все равно, начало для Джо положено, а в домике теперь еды побольше. К бабушке снова повалил народ. Они опять верили в нее. Поглядите на ее внучку, как она пристроилась в доме священника! А внучок! Мистер Поллент самолично за ним приехал, чтоб спросить: «Можно мне его забрать?» Что это, коли не колдовство? Магия. Да как ни назови, а старушка, которая такое может сделать, сумеет и бородавки свести, и порошка дать нужного, если какая болячка заведется, и в будущее заглянуть да растолковать тебе, что и как.

Так что дела у бабушки тоже пошли прекрасно.

У всех нас все было прекрасно. Такого еще никогда не бывало.

Возвращаясь в дом священника, я все время напевала.

Теперь, когда я стала подходящей подругой Меллиоре, мы проводили много времени вместе. Я перенимала у нее манеру ходить, говорить, не размахивать руками при разговоре, не повышать голос, сдерживать раздражение, сохранять хладнокровие, а не горячиться. Это было так увлекательно. Миссис Йоу перестала ворчать, Бесс и Кит перестали удивляться, Белтер и Билли Томе больше не задирали меня, когда я проходила мимо, они даже начали говорить мне «мисс». И даже мисс Келлоу стала со мной вежлива. От кухонных работ я была полностью освобождена, в мои обязанности входило следить за одеждой Меллиоры, причесывать ее, гулять с ней, читать ей или вместе с ней. Живу, как леди, говорила я себе. А ведь прошел всего лишь год с тех пор, как я встала на помост для найма на Трелинкетской ярмарке.

Но мне еще многого предстояло добиться. Я всегда чувствовала себя слегка ущемленной, когда Меллиора, получив приглашение, отправлялась с визитом. Порой ее сопровождала мисс Келлоу, порой отец. Я же — никогда. Ведь ни одно из этих приглашений не распространялось на личную горничную Меллиоры, ее компаньонку, как бы ее ни называли.

Меллиора часто бывала с отцом в доме доктора, изредка в аббатстве, но Дауэр Хауз не посетила ни разу, потому что, как она мне объяснила, отец Кима, морской капитан, редко бывал дома, а Ким во время каникул приемов не устраивал. Но она часто видела Кима в гостях в аббатстве, потому что он был другом Джастина.

Возвращаясь после визитов в аббатство, Меллиора всегда выглядела какой-то притихшей, и я догадалась, что оно для нее тоже что-то значит — или сам дом, или его обитатели. Это казалось мне вполне естественным. Как, должно быть, чудесно прямо вот так являться в гости в аббатство! Однажды такое произойдет и со мной. Я была в этом уверена.

В пасхальное воскресенье я узнала о Меллиоре больше, чем когда бы то ни было. В воскресные дни в доме священника всегда было больше хлопот, чем в будни, из-за всех этих церковных служб. Колокола звонили целый день, а так как мы были совсем рядом, казалось, что звонят прямо в доме.

Я всегда ходила к утренней службе, мне это нравилось, в основном, правда, потому, что можно было надеть какую-нибудь соломенную шляпку Меллиоры и что-нибудь из ее платьев. Сидя на скамье для домашних священника, я чувствовала себя важной светской дамой. Нравилась мне и музыка, от которой я всегда приходила в приподнятое настроение, нравилось молиться с благодарностью Богу, сделавшего мои мечты явью. Проповеди казались мне скучными, потому что его преподобие не был вдохновенным оратором, и, пока он говорил, я разглядывала прихожан, причем мои глаза неизменно устремлялись на скамьи, принадлежавшие семейству Сент-Ларнстон.

Они располагались сбоку, в стороне от остальных. Обычно в церковь приходило немало слуг из аббатства. Передняя же скамья, где сидели сами Сент-Ларнстоны, почти всегда пустовала.

Сразу за этими скамьями находились два чудесных витража. Говорили, что лучше их нет во всем Корнуолле — голубые, красные, зеленые, лиловые краски блестели на солнце — тонкая работа, преподнесенная Сент-Ларнстонами в дар церкви лет сто назад. На обеих стенах вдоль скамей висели памятные доски, посвященные разным прежним Сент-Ларнстонам. Было такое впечатление, что церковь, как и все прочее, принадлежала Сент-Ларнстонам.

В тот день к утренней службе пришла вся их семья. Наверное потому, что была пасха. На скамье сидел сэр Джастин, чье лицо с каждым разом, как я его видела, казалось мне все красней и красней, подобно тому, как все желтей и желтей становилось лицо священника; его жена — леди Сент-Ларнстон, высокая, с длинным, чуть крючковатым носом, выглядевшая очень властной и надменной; и оба сына, Джастин и Джонни, мало изменившиеся с тех пор, как я повстречалась с ними в саду у стены. Джастин казался невозмутимым и спокойным, он был больше похож на мать, чем Джонни. Тот был по сравнению с братом маленького роста, и ему не хватало сдержанного достоинства Джастина — его взгляд все время обшаривал церковь, словно кого-то искал.