Шарлотта Лэм: Крещендо

— Не нравится мне это, — голос Гранди звучал хрипло, слышно было, что он взбешен.

— Сочувствую, — произнес Гедеон сердито, никакого сочувствия в его голосе не было. — В конце концов, это только мое дело.

— Только твое?

— Тише! Ты что, хочешь, чтобы она услышала? — Голос Гедеона приблизился. — Дверь закрыта?

— Твое дело? Что ты имеешь в виду? — не отвечая на вопрос, продолжал настаивать дед. — Если Марина заподозрит…

— Она ничего не узнает.

— Нечего тебе было сюда приезжать.

— Я же не собирался с ней заговаривать. Я рассказывал тебе, она стояла на самом краю скалы, и мне показалось… — Голос Гедеона прервался, он хрипло выдохнул.

— Ты извини меня, извини, — Гранди смягчился, подобрел. — Это, наверное, было для тебя шоком.

— Шоком? — Гедеон зло рассмеялся. — Да я в жизни так не пугался. Мне показалось, я не успею до нее добежать.

Они замолчали. Марина слушала, нахмурив лоб. Значит, все-таки она оказалась права: Гранди знает Гедеона и что-то между ними было. Это «что-то» сердило деда.

Вдруг она услышала яростное шипение сковороды и бросилась снимать ее с плиты. Разложила яичницу на подогретые тарелки, подала на стол остальную еду и позвала Гранди. Через минуту он явился, и она сказала:

— Все готово.

Дедушка кивнул:

— Крикну Гедеона.

Но тот уже входил, наклонив голову, загораживая низкий дверной проем плечами. Вдохнув запах бекона, воскликнул:

— Умираю от голода!

Марина улыбнулась и указала ему на стул:

— Садитесь и ешьте, пока горячее. — Взяла пузатый коричневый чайник: — Чай с сахаром и молоком?

Гранди ел медленно, низко наклонив голову. Марина пододвинула ему чашку с чаем и не переставала наблюдать за ним. Меж насупленных бровей у деда на лбу залегла морщина, лицо было хмурым.

Погладывая время от времени на Гедеона, она думала, какие у них могут быть секреты. Однако ей и в голову не приходило, что здесь кроется что-то серьезное. Гедеона она совсем не знала, но его лицо внушало ей доверие. В резких чертах была сила и уверенность. Ей казалось, что слову этого человека можно верить.

Сидя за столом, Марина строила разные предположения, например, сколько лет может быть гостю. Около сорока? Женат ли он? О мужчинах она знала совсем мало. Проведя всю жизнь вместе с дедом в уединенном доме, она почти не встречалась с людьми посторонними, исключение составляли редкие постояльцы. Она не дружила с местными молодыми людьми, поскольку все свободное время проводила за роялем.

Руффи лежал на полу кухни, выложенном красной плиткой, и терпеливо ждал остатков ужина. Поев, Марина нарезала для него беконную шкурку и положила на пол. Руффи туг же ее проглотил. Он обожал беконную шкурку, и, чтобы он не подавился, глотая ее целиком, приходилось резать ее на кусочки. Однажды, будучи еще щенком, он чуть не умер, подавившись таким образом.

— Я помогу мыть посуду, — сказал Гедеон.

Гранди не уходил с кухни, и Марина чувствовала его молчаливый протест. Гедеон повернулся и спокойно на него посмотрел, тогда дед, не говоря ни слова, вышел.

— Вашего дедушку очень беспокоит ревматизм?

— Да, — она вздохнула. — Помню, я еще была маленькая, Гранди голыми руками рвал крапиву, он верил, что крапива сможет вылечить его ревматизм, но ему становилась только хуже.

Гедеон кивнул.

— Это действительно помогает, примерно как иглоукалывание. Пчелиный яд оказывает такое же действие. Это называется целительством, и в основе лежит реально существующий эффект.

— Наш доктор называет все это бабьими глупостями, — рассмеялась она.

— Профессиональная зависть. — Гедеон криво ухмыльнулся в ответ.

Марина обратила внимание на его длинные, жилистые руки. Прекрасная форма, движения пальцев изящные и быстрые, на тыльной стороне растут тонкие черные волоски. По виду в этих руках чувствовалась упругая сила.

— Вас, видно, никогда не мучил ревматизм.

— Нет, слава Богу.

Гедеон быстро вытирал посуду и ставил ее горкой. Она закончила мыть, вытерла руки и повернулась посмотреть, как он убирает посуду. И тут же поняла, что Гедеон совершенно автоматически, не спрашивая ее, ставит все на свои места, открывая именно те дверцы шкафа, какие нужно. От этого по спине у нее пробежал холодок.

Ощутив перемену в Маринином настроении, он повернулся и, пристально гладя черными сощуренными глазами, спросил:

— Что случилось? Голова заболела?

Марина тоже прищурилась:

— Нет. — И только собралась спросить, что тут происходит, в конце концов, как Руффи выхватил у нее из рук конец посудного полотенца и стал, играя, его тянуть. Она рассмеялась, отняла полотенце, а Руффи рычал и вилял хвостом.