Джилл Мэнселл: Поцелуй

Катерине нравились оба, и у Ральфа было хорошее чувство юмора, он больше подходил Иззи, чем спокойный и серьезный Макс.

— И Майк? — с надеждой спросила она, понимая, что хватается за соломинку.

— Майк тоже, — ответила Иззи. — Честно говоря, все это было довольно грустно. Он посмотрел на меня — ну, как он обычно смотрит, когда я ем курицу руками, — и сказал: «Прости, Иззи, но я думал, тебе можно доверять. Выходит, нельзя». Вытащил из ваз все цветы, завернул в целлофан и ушел.

— Мама… — подавленно произнесла Катерина. Иззи похлопала дочь по руке:

— Что будет — то будет. Да, облом, но, наверное, не стоит их винить. И потом, — добавила она с улыбкой, — это не последние цветы в нашей жизни.

Мама держалась так смело, что Катерина поняла: Иззи страшно расстроена. Раьф и Майк привносили в ее жизнь радость и довольство. Теперь, причем абсолютно не по своей вине, Иззи утратила обоих, и несправедливость случившегося обрушилась на Катерину точно удар молота.

— Это нечестно, — сказала она. Иззи еще не знала, что их неизбежно выгонят из квартиры, и явно не задумывалась о том, как сломанная нога помешает работе. — Может, они действительно не виноваты. Зато я знаю, кто виноват.

Оказалось на удивление просто найти этот дом, уютно примостившийся в конце Кингсли-Гроув, в тупике, в паре сотен метров от Холланд-Парк. Трудно было назвать его неприметным: внушительный трехэтажный викторианский особняк из светлого камня, с коричнево-красной крышей и обширным садом, возвышался над своими соседями. Сад, хотя и разросшийся, был ухожен, рамы — недавно выкрашены, окна — без единого пятнышка, с тяжелыми занавесками. Катерина чуть помедлила у ворот. Кто поддерживает эту бездушную красоту — приходящие работники или сама Ходячая Смерть (так Иззи названа женщину, которая ее сбила)?

Катерина вздохнула с облегчением, увидев пресловутую машину на дорожке — белую, сияющую, отполированную снизу доверху. Значит, хозяйка дома.

Несмотря на утреннее солнце, на улице было чертовски холодно. Притоптывая в надежде вернуть пальцам чувствительность и поплотнее запахивая пальто, Катерина открыла калитку и уверенно зашагала к входной двери. Она пришла сюда не оскорбить или расстроить эту женщину, просто хотела удостовериться, что виновница осознала итог своих безответственных действий. Пока ее жизнь протекает без проблем, она преуспела в доставлении неприятностей другим.

Когда дверь, наконец, отворили, Катерина искренне удивилась. Если бы она действительно хотела огорчить эту женщину, то почувствовала бы себя обманутой: похоже, ничто не могло расстроить хозяйку дома еще сильнее. Выражение лица у нее было крайне жалкое: опухшие от слез глаза, бледное лицо, кожа как тонкая бумага, которая вот-вот расползется…

Катерина даже представить не могла, что авария столь сокрушительно повлияла на женщину, — та будто обезумела. На мгновение девушку охватило чувство вины. Как неловко… И как, во имя всего святого, можно объяснить свое внезапное появление, не причинив бедняжке дальнейших страданий?

— Что? — тихо спросила Джина.

Она словно едва замечала Катерину. Ее взгляд был устремлен на усик винограда, который выбился из подпорки на крыльце.

— Простите, — мягко произнесла Кэт, — но я решила повидаться с вами. Меня зовут Катерина, я дочь Изабеллы Ван Эш.

Джина уже собиралась переспросить: «Чья дочь?» — но вовремя остановилась. Это имя, несомненно, что-то означало, хотя она никак не могла понять, почему девушка смотрит на нее столь сочувственно.

«Ван Эш. Ну, конечно. Дочь женщины, которую я сбила. Мотоциклистка. Я сначала приняла ее за мужчину».

В нормальной ситуации она бы только об этом и думала, но последние несколько дней трудно было назвать нормальными. Джина понимала, что должна стыдиться, но ей отчего-то недоставало сил беспокоиться о других… Эндрю разрушил ее жизнь, и круговорот любви и ненависти к нему буквально разрывал Джину на части.

— Да, конечно, — сказала она, нервно проводя пальцами по гладким светлым волосам. — Заходи.

— С-спасибо, — сквозь зубы выговорила Катерина. Она была рада, что прогуляла школу и пришла сюда.

Надо успокоить бедняжку, прежде чем та сойдет с ума.

Муки совести — ужасная вещь. Катерина испытала очередной прилив сострадания. Глупо было не подумать о том, что Джина Лоренс сейчас винит себя и, разумеется, мучается не меньше Иззи.

— Хочешь кофе? — спросила Джина, вводя гостью в безукоризненно чистую гостиную.