Сьюзен Уорт: Укрощение любовью

Когда Габи взглянула на своего спутника, он криво усмехнулся, выставив напоказ ослепительно белые зубы.

— Полагаю, мне следует поздравить вас с прибытием на гасиенду «Маргарита», сеньорита Холм. Хотя, возможно, мне следовало бы оставить эту привилегию вашему деду.

Он сделан жест в направлении двухъярусной каменной лестницы, и Габи начала медленно подниматься по ней. Она была совершенно уверена, что наступило время борьбы, значительнее которой у нее еще не было в жизни. Она очутилась на террасе, опоясывающей дом. В дальнем ее конце рядом с инвалидной коляской в плетеном кресле с высокой спинкой сидел пожилой седовласый человек.

Габи смутилась, ее ладони внезапно сделались влажными.

— Это?.. — хрипло начала она.

— Ваш дед? Да.

Рука Луиса Эстрадо легла ей на талию, словно подталкивая вперед, но Габи отбросила его руку. Она помедлила немного, затем выпрямила свою изящную спину, высоко подняла голову вышла вперед.

Когда они приблизились, пожилой человек попытался встать. Юноша, маячивший в отдалении, бросился на помощь, но старик нетерпеливым жестом отослал его прочь и после некоторых усилий поднялся на ноги.

Габи остановилась, не доходя до него пару шагов. Луис Эстрадо стоял прямо за ее плечом. Габи не видела его, лишь ощущала присутствие, так как смотрела прямо в лицо Рамону Гуэрро. Морщинистое лицо с печатью был силы и надменности казалось ей удивительно знакомым, как будто она всегда знала этого человека.

Глубоко вздохнув, Габи протянула руку, старик, даже не улыбнувшись пожал ее, глядя при этом прямо в лицо Габи, словно старался что-то прочесть в нем и насквозь пронизывая при этом взглядом своих серых глаз. Затем он произнес несколько слов по-испански.

— Извините…

Она оглянулась, пытаясь найти поддержку у Луиса Эстрадо, и тот мягко пояснил:

— Боюсь, что Габриэла не говорит по-испански.

Старик поморщился, но затем на безукоризненном английском произнес:

— Малышка Габриэла, добро пожаловать на гасиенду «Маргарита».

Габи улыбнулась в ответ робкой улыбкой.

— Спасибо, дедушка.

Она хотела бы ненавидеть его, хотела бы швырнуть ему в лицо те горькие упреки, которые так долго копила в себе, но чувства вышли из-под ее контроля. И не в силах подавить их, Габи порывисто обняла старика. При этом она ощутила, как дрожат его слабые плечи и как, пробормотав что-то по-испански, он тоже прижал ее к себе.

Из самой глубины ее души вдруг поднялись проступившие на глазах слезы, и, чтобы скрыть их, Габи прикрыла веки. Когда она вновь их открыла, Луис Эстрадо смотрел на нее в упор, и на его губах играла легкая улыбка. Эта холодная и Циничная улыбка подействовала на Габи, как струя ледяной воды, и она инстинктивно отпрянула назад. Старик слегка покачнулся, и юноша снова подскочил, чтобы поддержать его, но снова был отстранен властным жестом.

— Базилио — мой слуга, — обратился к Габи старик. — Он кудахчет, как старая курица… Считает, что я должен был встретить тебя, сидя в этом. — Он презрительно ткнул большим пальцем в направлении инвалидного кресла. — А я продолжаю говорить им всем, что не болен. Просто я уже не так молод, как раньше, и немного не такой, каким привык быть.

— Но, может быть, теперь я помогу вам сесть в него… — начала было Габи, но старик надменно вскинул голову.

— Конечно же, нет! Подойди ко мне, детка. Ты войдешь в гасиенду «Маргарита» со мной под руку.

— Грасиас, Хуанита.

Когда молодая, одетая в опрятную униформу горничная развесила в гардеробе из темного полированного дерева все ее вещи, Габи улыбнулась. Девушка присела в легком реверансе и вышла, беззвучно закрыв за собой дверь.

Габи взглянула на часы. До обеда оставался еще час. Еще надо было выбрать, что надеть к обеду. Хотя по этому поводу ничего не было сказано, но ей показалось, что обед в «Маргарите», даже если на нем будут присутствовать только она и ее дед, должен представлять собой сложную церемонию. Следовало принять душ и прилечь, а то уже порой казалось что ее голова и ноги принадлежат двум разным людям.

Одежда Габи заняла лишь малую часть необъятного гардероба.

…Еще только этим утром, — а может быть, это было уже столетие назад, да, наверное, уже прошло целое столетие, — Луис Эстрадо стоял дверях ее спальни, нетерпеливо наблюдая, как она копается в ящиках, извлекая множестве прошлогодних летних вещей, и набивает ими чемодан.

— Я думаю, там очень жарко? — натянуто спросила Габи, прерывая затянувшееся молчание.