Розамунд Пилчер: Дорога к любви

В конце концов она оставила его, забрав с собой Кристофера, и сразу подала на развод. Бен охотно дал согласие. Он был рад, что больше не увидит мальчика. Отчим и пасынок никогда не ладили. Бен хотел быть единоличным главой семьи, а Кристофер даже в десятилетнем возрасте демонстрировал яркую индивидуальность и не позволял никому командовать собой. Несмотря на все усилия Эстер, этот антагонизм не ослабевал. Даже внешняя привлекательность мальчика, которая, как полагала Эстер, должна вызывать симпатию у Бена как художника, не помогла: когда она попыталась попросить Бена нарисовать портрет сына, тот отказался.

После их отъезда жизнь в Порт-Керрисе возвратилась в прежнее мутное русло. Хозяйство вели какие-то сменяющие друг друга неряшливые женщины, то ли натурщицы, то ли студентки, которые входили в жизнь Бена Литтона и покидали ее с монотонной регулярностью хорошо организованной очереди. Единственное, что объединяло их, — это низкопоклонство перед Беном и высокомерное пренебрежение к ведению хозяйства. Они старательно игнорировали Эмму, но она не так уж и скучала по Эстер, как об этом думали люди. Она успела устать — как и Бен — от организованности, от чистой одежды, всегда застегнутой на все пуговицы. Однако с отсутствием Кристофера в ее жизни возникла пустота, которую нечем было заполнить. Какое-то время она оплакивала его, хотела написать ему, но не осмелилась попросить у отца его адрес. Однажды в приступе одиночества она убежала искать сводного брата: пошла на станцию и попыталась купить билет до Лондона, так как это место казалось ей наиболее подходящим для поисков Кристофера. Но у нее с собой было только две монеты — один и девять пенсов, — а начальник станции, узнавший ее, отвел девочку в свою комнату, где пахло керосиновой лампой и углем, горевшим в камине, угостил ее чаем из эмалированного чайника и проводил домой. Бен работал и даже не заметил ее отсутствия. Больше Эмма не пыталась искать Кристофера.

Когда Эмме исполнилось тринадцать лет, Бену предложили контракт на преподавательскую работу в Техасском университете на два года, на что он сразу дал согласие, не подумав о дочери. Возникло небольшое замешательство при обсуждении будущего Эммы. Бен объявил, что просто возьмет ее с собой в Техас, но кто-то, кажется Маркус Бернстайн, убедил его, что девочке лучше расти отдельно от отца, и ее отослали учиться в Швейцарию. Она пробыла в Лозанне три года и за это время ни разу не приезжала в Англию. А затем провела год во Флоренции, изучая итальянский язык и искусство Ренессанса. Когда этот год кончился, Бен уже находился в Японии. Она хотела поехать к отцу, но он ответил телеграммой следующего содержания: «Единственную свободную кровать занимает очаровательная гейша. Попробуй пожить в Париже».

Отнесясь к этому философски, — ей было уже 17, и жизнь перестала удивлять ее, — Эмма поступила, как он посоветовал. Она нашла работу в семье Дюпре, которая жила в доме для преподавателей в Сен-Жермене. Глава семьи был профессором медицины, а мать — учительницей. Эмма присматривала за тремя их послушными детишками, обучала их английскому и итальянскому и ездила с ними в августе на скромную семейную виллу в Ла-Боль. В течение всего этого времени она терпеливо ждала возвращения Бена в Англию. Тот прожил в Японии полтора года и вернулся на родину через Соединенные Штаты, где провел месяц в Нью-Йорке. Маркус Бернстайн вылетел туда, чтобы повидать его. Эмму не удивило, что она узнала об этом не от самого Бена, и даже не от Лео, от которого она обычно получала информацию, а из длинной, хорошо иллюстрированной статьи во «Френч Реалите» с рассказом о вновь построенном Музее изящных искусств в Квинстауне, штат Вирджиния. Этот музей был создан вдовой богатого жителя Вирджинии Кеннета Райана для увековечения его памяти, а раздел живописи должен был открываться ретроспективной выставкой картин Бена Литтона, начиная с его довоенных пейзажей и заканчивая последними абстракциями.

Участие в такой выставке было честью, но неизбежно подразумевало, что художник должен быть почитаем, подобно старым мастерам. Изучая одну из фотографий Бена, на которой его лицо как бы состояло из углов и контрастов — загорелое, с выступающим подбородком, под белоснежной шапкой волос, Эмма мысленно задала себе вопрос: «А как бы он отнесся к такому благоговейному отношению?» Всю жизнь ее отец был бунтарем против условностей, и она не могла его себе представить послушно играющим роль мэтра.