Лиз Филдинг: С мамой нас будет трое

По мере того как мужчины ее возраста поступали в университет, женились и переезжали, тот небольшой круг дружеского общения, который у нее был, с годами постепенно растаял, и шансов у нее не осталось.

Взгляд, брошенный на себя в зеркало, тоже не принес ей радости. Волосы — она отхватила их ножницами, когда ей было десять лет и до смерти надоело слышать, как ее сравнивали с красивой сестренкой, — не знали прикосновения парикмахера шесть последних ужасных месяцев. На время похорон она забрала их в узел на затылке, отчего выглядела почти сорокалетней.

Ее кожа, которая еще неделю назад имела тот оттенок бледности, какой бывает у человека, проводящего слишком мало времени на воздухе, теперь пошла пятнами от внезапного и длительного воздействия солнечных лучей. Она сказала себе, что лужайка должна быть в идеальном состоянии, бордюры прополоты и приведены в порядок перед похоронами. Мама любила свой сад, и ей бы очень не понравилось, если бы кто-то увидел его таким запущенным. По крайней мере именно так она себе говорила. На самом же деле теперь, когда отпала необходимость заботиться о маме, она просто чувствовала себя бесполезной, ненужной и старалась забыться…

Она состроила гримасу своему отражению.

— Что, жалеешь себя, Бронти Лоуренс? И уже сама с собой разговариваешь? Все настолько плохо, да?

Она бросила взгляд на груду почты, скопившуюся на столе в холле. По большей части открытки с соболезнованиями. Она взяла их и понесла на кухню, просматривая на ходу. И вдруг остановилась. Между открытками оказалось письмо, аккуратно надписанное круглым детским почерком. Мисс Б. Лоуренс, Охотничий домик, Бат-роуд, Мэйбридж. Она осторожно отклеила клапан конверта, пробежала письмо глазами, нахмурилась, села на один из деревянных кухонных стульев и перечитала его еще раз.

Дорогая мисс Лоуренс,

в пятницу, 18 июня, у нас в школе будет День спорта, и я пишу, чтобы спросить, не сможете ли вы приехать.

Надо же, как официально.

Когда я сказала своей подруге Джози, что вы моя мама, она мне не поверила, и теперь все девочки у нас в классе говорят, что я это выдумала…

В этом месте официальность кончилась, аккуратный почерк дрогнул и обозначилось смазанное пятно. Похоже на то, что здесь на лист капнула слеза. Рука продолжавшей читать Брон резко дернулась к горлу.

…выдумала, будто у меня знаменитая мама, и все надо мной смеются. Даже мисс Грэхэм, директриса, не верит мне, и это нечестно, потому что хотя я и ломаю вещи, но никогда не вру, так что вы приезжайте, пожалуйста…

Слово «пожалуйста» было жирно подчеркнуто.

…чтобы они знали, что я говорю правду, ладно? Я знаю, что вы очень-очень заняты спасением тропических лесов и бедных животных, и не хочу вам надоедать, и если вы сделаете только это, то я обещаю, что никогда больше ничего не буду просить. Ваша любящая дочь Люси Фицпатрик

И ниже:

P.S. Вам не придется встречаться с папой, потому что приглашение от школы на День спорта я выбросила в корзину, так что он о нем не знает.

И еще ниже:

P.P.S. Может быть, вы не знаете, что моя школа называется Брэмхилл-Хаус Лоуэр-скул, это на Фартинг-лейн, в Брэмхилл-Парва.

И еще:

P.P.P.S. В 2 часа.

Брон снова посмотрела на конверт, усомнившись на секунду, что правильно прочитала имя — а вдруг все-таки письмо адресовано кому-то другому?

Но нет. Почерк, похоже, детский, но достаточно четкий. Мисс Б. Лоуренс. Бронти Лоуренс. Так что же это может значить? И тут ее осенило: «…знаменитая мама… спасением тропических лесов…» Письмо предназначалось не ей, а сестре. Ошибиться было совсем не трудно. Такое случалось довольно часто, когда обе они жили дома, но уже очень давно никто не писал сестре на этот адрес.

Но она все-таки не совсем понимала.

У Брук никогда не было ребенка. Должно быть, это письмо от какой-нибудь бедняжки, у которой нет матери; она увидела Брук по телевидению и влюбилась в нее.

Она перечитала письмо еще раз. «Дорогая мисс Лоуренс». Если бы это не было так безысходно грустно, то она не удержалась бы от улыбки: только представьте себе — так пишет ребенок, обращаясь к матери. А вообразить сестру в роли матери — вот это действительно забавно!

Она снова перечитала письмо. Ради всего святого, как Брук удалось бы родить ребенка, чтобы в семье никто об этом не узнал? Как бы она скрывала этот факт столько времени: над тщательно написанным письмом явно трудился ребенок лет восьми или девяти.

Но хотя она и отвергала такую вероятность, ее трудолюбивый мозг уже просчитывал, где могла быть ее сестра восемь или девять лет назад. Ей тогда было двадцать или двадцать один и она училась в университете.