Лилиан Тревис: Выполненное обещание

Нет, никаких шансов Бену Асади она не даст. У него не будет возможности соблазнить ее — этого она просто не допустит. И как только подвернется случай, уйдет.

— Да расслабься ты, — сухо заявил Бен. — Я не собираюсь на тебя набрасываться.

Открыв глаза, Сьюзен окинула его взглядом из-под полуопущенных ресниц. Тут роскошный лимузин внезапно подпрыгнул на неровной дороге, и Сьюзен буквально бросило на колени к Бену. Она быстро выпрямилась и снова отодвинулась подальше, заметив, что Бен при этом недовольно поджал губы.

Молчание затягивалось, и напряжение росло. Понимая, что не стоит настраивать против себя Бена, Сьюзен отчаянно искала, что бы такое сказать.

— А вы когда-нибудь были в Иране? — наконец спросила она.

— К сожалению, нет, у меня ведь американское гражданство. Но надеюсь все же когда-нибудь побывать на родине. А ты помнишь Иран?

— Меня увезли, когда я была еще совсем маленькой, так что в памяти остались только отдельные картины. Горы в дымке, которые были видны из окна нашей виллы. Парк вокруг какого-то дворца, куда меня как-то брали с собой родители, когда их пригласили на прием. Но все это очень смутно.

Голос Сьюзен потеплел и стал мечтательным, как бывало всегда, когда она вспоминала свою уютную жизнь с родителями и счастливое детство. Никаких потрясений ей испытать не пришлось. Иран они покинули еще при режиме шах-ин-шаха, когда предвестники надвигающейся революционной бури могли разглядеть только очень дальновидные люди. В общем, драматические события, потрясшие и продолжающие потрясать страну, их семью не затронули — Алиреза Нариман с женой и дочерью к тому времени уже прочно обосновались в Швейцарии, а потом переехали в Париж, где у ее отца была недвижимость. Дядя Джамал, при всей своей приверженности исламским традициям, вслед за братом тоже оставил Иран, но в Европе жить не захотел и обосновался здесь, в Турции.

Внезапно она ощутила на себе тяжелый взгляд Бена и испуганно взглянула на него. Ее муж рассматривал ее совершенно бесстрастно, словно какое-нибудь произведение искусства, висящее в музее на стене.

— А в Штатах ты когда-нибудь была?

— Нет.

Сьюзен всегда хотелось туда съездить, посмотреть Нью-Йорк и Сан-Франциско, но обстоятельства сложились так, что ей это не удалось.

— Мы сейчас вылетаем на Крит, где, как я уже говорил, у меня важная встреча. Там мы и проведем наш медовый месяц, прежде чем отправимся ко мне в Калифорнию.

Медовый месяц. Вот уже во второй раз Бен произнес эти слова. При одной мысли о том, что подразумевается под медовым месяцем, Сьюзен бросило в дрожь. Бен, конечно, обещал, что проявит терпение, но все же… Боже, что делать! Нет, лучше уж попросить развернуть лимузин и вернуться в дом дяди!

— О возвращении и думать нечего, — спокойно произнес Бен, по-прежнему не сводя глаз с лица Сьюзен.

Тут уже Сьюзен испугалась по-настоящему. Он что, волшебник, раз с такой легкостью читает чужие мысли?

— Дорогая Асади-ханум! — Бен засмеялся. — Вас же видно насквозь! Все ваши мысли написаны у вас на лице, по нему можно читать, как по книге. — Он легонько похлопал по ее рукам, по-прежнему стиснутым на коленях. — Постарайся немного успокоиться, Сусан-джан. Я ведь ничего от тебя не требую — пока. Нам обоим нужно время. Давай попробуем сначала получше узнать друг друга.

Взбешенная тем, что с ней обращаются, как с непослушным ребенком, Сьюзен вскинула голову:

— Ах, вы хотите побольше узнать обо мне? Что ж, я вам расскажу. Я ненавижу Восток и восточных мужчин. Меня возмущает, что со мной здесь обращаются, как с человеком второго сорта, только из-за того, что я женщина. Меня бесит то, какую власть дают людям деньги, потому что они создают здесь поистине кастовую систему. Я ненавижу бизнес и коммерцию, с которой вы все так носитесь. И меня буквально тошнит от сделки, которую вы заключили с моим дядей. Странная, кстати, сделка: он ведь презирает американцев и их деньги… — Она замолкла, чтобы перевести дух.

— Ты закончила? — иронически приподняв бровь, осведомился Бен.

— Нет, не закончила. На самом деле я еще и не начинала.

Однако вспышка гнева истощила силы Сьюзен, и она тяжело привалилась спиной к кожаной обивке сиденья. Продолжать она уже была не в состоянии.

В сущности, спорить Сьюзен никогда не умела. С родителями, всегда внимательными к нуждам дочери и готовыми вникать в ее дела, спорить не было необходимости, ну а дядя Джамал… Тот просто не давал ей раскрыть рта. По сути дела, он и смотрел-то на нее крайне редко.