Светлана Демидова - У каждого свое проклятье

— Ты же не маленькая девочка… — продолжал между тем Павел, умело пальцами стаскивая с нее колготки, — знаешь же, зачем замуж выходят…

— Ч-чтобы л-любить…

— Ну вот и молодец… — обрадовался он. — Все понимаешь правильно… Как раз этим мы и займемся…

И в первую брачную ночь только что испеченный муж Павел Епифанов, двадцати семи лет от роду, так безжалостно изнасиловал молодую жену, что она повзрослела и помудрела сразу лет на десяток.

— Ну, знаешь… — недовольно процедил он, отдыхая после исполнения супружеского долга, — могла бы и предупредить, между прочим…

— О чем? — еле шевеля искусанными в кровь губами, спросила Марина.

— Ну… что первый раз… что девочка еще…

— А ты сомневался? — невесело улыбнулась она.

— Да я был уверен, что ты уже…

— И по каким же признакам определил?

— По обыкновенным! Платье белое захотела? Не захотела! — И Павел принялся загибать пальцы на правой руке. — Фату купила? Не купила! От куклы на бампере отказалась? Отказалась! Гостей на свадьбе с гулькин нос? С гулькин нос! Что же мне было еще думать?

Один палец Павла оказался незагнутым. Он с интересом посмотрел на оттопыренный мизинец и, чтобы он зря не топырился, поковырял ногтем в зубах. Марина приподнялась на локте, внимательно посмотрела Павлу в глаза и спросила:

— А что же ты до свадьбы никогда ни о чем таком меня не просил, если уже уверен был, что я не девочка? Например, когда я болела… Помнишь, на поле простудилась… Я ведь тогда могла и согласиться…

— Хотелось, чтобы все было по-хорошему. Я ведь жениться на тебе собирался.

— А то, что сейчас произошло между нами, ты считаешь хорошим? — с содроганием произнесла Марина.

— А чего плохого? — изумился Павел. — Обычная семейная жизнь. Половая… так сказать… Тебе привыкать надо…

— Привыкать не буду! — заявила Марина, села на постели и опустила на законное место задранные к самой шее новенький кружевной бюстгальтер и нарядную блузку свадебного костюма.

— В смысле? — удивился ее муж и тоже сел, спустив голые ноги на пол и даже не собираясь чем-нибудь прикрыться.

Марина надела трусики и колготки со спущенными петлями. Когда она взялась за юбку, Павел очень удивленно спросил:

— Ну и что это означает?

— Это означает, что в понедельник я подам заявление о разводе, — ответила она.

— Да ну? — расхохотался он. — И кто ж у тебя его примет? Только в пятницу расписались!

— Даже если нас не разведут, то… — Марина посмотрела на Павла очень серьезно и уже совершенно бесстрашно, — мне на это решительным образом наплевать. Жить с тобой я все равно не буду.

— Как это?! — встревожился наконец Павел и даже соизволил надеть плавки. — Да ты что, Маринка?! Не глупи! Я же ничего не сделал такого, чтобы…

— Ты жестоко изнасиловал меня, Паша, только и всего!

— Да ладно тебе… это же обычное дело…

Не отвечая, она натянула юбку и вышла из спальни. Павел бросился за ней следом, так громко уговаривая ее одуматься, что в коридор из своей комнаты выскочили его встревоженные родители.

— Что происходит, Павлик? — спросила Маринина свекровь Галина Павловна, кутаясь в наскоро наброшенный на ночную рубашку халат.

— Да она с ума сошла! — выкрикнул Павел. — Уходит от меня, потому что… В общем, сами у нее спросите, чего ей вдруг взбрендило…

Марина молча натягивала сапоги.

— Мариночка! Да что случилось-то? — бросился к невестке свекор Аркадий Матвеевич.

Марина, застегнув непослушными пальцами плащ, сказала:

— Прощайте, — и вышла за дверь квартиры, в которой еще сегодня утром собиралась жить долго и счастливо.

* * *

И сам Павел, и свекор со свекровью несколько раз приходили домой к Марине, пытаясь уговорить ее вернуться. К их настоятельным просьбам вскоре присоединились Маринины родители, которые пребывали в самом мрачном настроении, поскольку дочь в первую же брачную ночь сбежала от законного мужа и теперь, ничего им не объясняя, целыми дням лежала на диване с мрачным лицом и ни на какие уговоры не реагировала. На все просьбы родственников обеих сторон Марина отвечала молчанием, а через месяц отпуска, который должен был стать для нее медовым, она поднялась с дивана, надела черный костюм с черной же блузкой и отправилась на работу с таким лицом, будто у нее разом умерли все родственники. В своем отделе она сказала сослуживцам, что со свадьбой они с Епифановым поторопились. После этого сообщения окинула всех присутствующих таким испепеляющим взором, что никто больше ни о чем не решился ее спросить, а заботливый начальник (разумеется, только лишь из сочувствия) сразу подсунул ей договор на серьезную длительную работу, дабы девушка врачевала свои душевные раны неутомимой трудовой деятельностью.