Поль Виалар: Пять сетов

Вскоре он бросил службу в магазине, лишенном воздуха, где попеременно продавал то кастрюли, то галантерею, то мыло. Его взяли сторожем в клуб. Летом он зарабатывал достаточно, чтобы выдержать зимние месяцы.

В это время он снова встретился с бывшим чемпионом, старым игроком, который как бы видел в Жане свое продолжение. Две зимы подряд он увозил Жана в горы и учил кататься на лыжах. За эти годы Жан окреп, раздался в плечах. Он научился правильно дышать и экономить силы.

И теперь, в двадцать лет, Жан стоял на вершине славы. Это произошло в нынешнем году. В руках его было все, к чему он стремился. Все? Нет, ибо до сих пор в жизни он видел лишь один смысл — теннис, теперь он нашел в ней и другое: он знал, что любит Женевьеву.

То, что произошло с ним, было необыкновенно и, должно быть, ужасно!

Конечно, как и все юноши, Жан Гренье задумывался о любви. Существует любовь плотская — это один ее вид — и та, другая любовь — влечение чувств. Но когда какая-либо страсть овладевает жизнью,— а теннис был такой страстью для Жана, подобно тому,- как марки — для филателиста, собаки — для ловчего,— как-то не верится, что иное чувство может вытеснить первое. Разве что оба чувства будут сосуществовать, сольются воедино. А разве взаимопонимание, рожденное стремлением к одной и той же цели, не создает уже близость, единство чувств?

Отчасти так оно и произошло. В теннисе среди девушек Женевьеве Перро принадлежало то же место, что и Жану среди юношей.

Но не это явилось причиной, которая привлекла его к ней. Женевьева открыла ему жизнь, существование, о котором он и не подозревал. На него произвело ослепительное впечатление существо, соединявшее в себе, с одной стороны, физические качества — красоту, крепкое, полное жизни тело, лучезарное лицо, с другой — вызывающие восхищение мужество, стойкость.

Когда он впервые увидел ее, она сражалась.

Это произошло во время того чемпионата Франции, ради которого он приехал в столицу. Час, назначенный ему для одной из отборочных игр, еще не наступил. Приготовившись— теперь уже у него были настоящие теннисные трусы и туфли на каучуковой подметке,— с ракетками под мышкой, он бродил между площадками, на которых шла игра.

Две женщины "фехтовали" на шестом, номере. Одна — плотная, атлетически сложенная, изворотливая англичанка лет тридцати восьми— старая опытная теннисистка, участница всех соревнований, которой уже приходилось играть на траве, на закрытых кортах, на цементных и утрамбованных площадках во всех уголках света, с дьявольской изощренностью и уверенностью в себе обрабатывала все мячи. Другая— девушка, скорей даже молодая женщина,— показалась ему воплощением грации. Не подумайте превратно! Не ее стройные ноги, не совершенная, ничем не стесненная под блузкой грудь, не правильные черты лица и удивительные, почти стального цвета глаза, такие, впрочем, моментами нежные, привлекли его. Его поразила в первую очередь легкость и гармоничность всех ее жестов, замечательный стиль движений, класс игры.

В этот момент она была явно утомлена — волосы ее растрепались, ноги подгибались; она согнулась чуть ли не вдвое, чтобы перевести дух перед тем, как подавать,— и производила скорее жалкое впечатление. Пот стекал у нее со лба, и она, вытирая капли пота, проводила руками по щекам, оставляя на них кирпичного цвета борозды! Но когда теннисистка округляла руку, подбрасывала над головой мяч, чтобы сделать подачу, в последнем усилии вдруг выпрямлялась и ей внезапно удавался замечательный удар с лета, точно попадавший на линию, минуя стену, которой была англичанка, она сразу превращалась во вдохновенную богиню,— на один миг, равный сверканию молнии,— парящую над миром.

В этот день девушка не обратила внимания на него. Вся собравшись, пытаясь восстановить покидающие ее силы, она не замечала никого. Иссякнут силы, и теннисистка окажется обезоруженной; ее ждет поражение, бесчестье.

Жан также напряг всю свою волю. Он как бы пытался поддержать ее. Это напоминало настоящую молитву, произносимую про себя. Он страстно хотел, чтобы незнакомка выиграла, ибо она была самим воплощением тенниса.

За нее, вместе с ней, он рассчитывал каждое движение, каждый удар. О! Он чувствовал это со всей очевидностью: что-то передавалось от него к ней — немного его силы, его способностей, которые он старался влить в нее. Тут-то и произошло чудо.

Он не видел больше ничего, что происходило вокруг, не слышал слов нескольких постоянных зрителей, которые, обсуждая игру, многозначительно качали головой и либо, уверенные в результате, уходили, либо критиковали Перро, считая ее уже побежденной, конченой. Он сидел на самой верхней из длинных цементных ступеней, расположенных по сторонам кортов второй категории, и не замечал больше ничего, кроме молодой женщины, внезапно дошедшей до полного истощения сил, которая была теперь лишь посредственным, вызывающим всеобщее пренебрежение игроком. Тогда он напряг всю свою волю.