Татьяна Алюшина - Далекий мой, единственный...

– Он не мой! – возразила Юлька мрачно.

– Твой, твой! – не поверила ей Карелия. – И, увы, Кириллу рассчитывать не на что. Он, конечно, интересный мужчина, мой сын, но против Адорина проигрывает. Может, с годами что-то изменится. Понимаешь, у Кирилла сильный мужской характер, но проявлять его моему сыну приходилось только в учебе и работе. На его долю не выпадало никаких испытаний и трудностей, негде, да и незачем было закалять силу воли. А Илья мужчина не просто интересный, он мужчина во всех отношениях и очень сильная личность.

– И бог с ним! – попыталась прекратить этот разговор Юлька. – Он сам по себе, я сама!

– Не думаю, – задумчиво покачала головой Карелия. – Илья тебя любит, мучается и страдает. Это видно, хоть он и старается скрыть свои чувства.

Юлька подскочила с кресла и закричала, так ей все надоело:

– Да не любит он меня!!! Я для него никто – девочка, подросток, дочка друзей, маленький Рыжик! Я Илье не нужна! И все, все, Кара, хватит!

– Нет, девочка, – спокойно возразила Карелия, никак не отреагировав на взрыв Юлькиных эмоций. – По-моему, ты не видишь очевидного. Но, впрочем, ты права – хватит об этом, давай Новый год праздновать.

Встретив Новый год с родителями и сыном, в тесном семейном кругу, на следующий день Илья с Тимкой улетел на горнолыжный курорт. Когда он был там в прошлый раз, то внимательно изучил, как инструкторы занимаются с маленькими детьми, узнал, какие меры безопасности предпринимаются, проверил, присмотрелся и решил в январе обязательно взять с собой ребенка и поставить его на горные лыжи. Тимке исполнилось шесть лет, а на курорте были детки и поменьше, даже трехлетние. После двух дней, проведенных под неусыпным надзором инструктора, мальчик уже лихо рассекал на своих маленьких лыжках и ни черта не боялся. За него боялся папа – испытывая состояние, близкое к панике, и каждый раз останавливая себя, чтобы не кинуться к ребенку поддержать, поднять, если сын падал.

Они замечательно провели десять дней, катались, гуляли, посетили все местные достопримечательности и детские развлечения.

Им было очень хорошо вдвоем – папе и сыну.

Вернувшись в Москву, Адорин с головой окунулся в работу. Народ трудно отходил после долгих новогодних праздников, расслабился, ленился, приходилось поругивать, наказывать – обычная рутина. Но с каждым днем Илья чувствовал, что внутри нарастает некая пустота, мешая работать, думать, сосредотачиваться. Он становился более раздражительным и чувствовал себя бесконечно усталым. Выпотрошенным. Пустым.

И вот сегодня сорвался, не выдержав!

Он прошел на кухню.

«Надо бы что-то поесть, наверное?» – без всякого желания, отстраненно подумал Адорин.

Он послонялся по кухне, открыл холодильник, посмотрел, закрыл, взял со столешницы бутылку воды, отпил, поставил на место и вернулся в гостиную на диван, лег и поглядел на ставший за сегодняшний день близким товарищем белый потолок.

«Надо как-то вычистить это из себя! Нельзя же постоянно так жить! Стереть из памяти этот ее взгляд, да все про нее стереть!»

И вдруг резко сел, ошеломленный мыслью, пришедшей в голову, уперся локтями в расставленные колени и уткнулся лицом в ладони.

«Господи! Что я делаю?! Какая Анна, какая женитьба?! Второй раз на те же грабли! Твою мать! Ведь уже было все это с Леной! Чужой человек рядом, да пусть сто раз мне с ней хорошо в постели – она чужая! Ты идиот, Адорин! Кого ты пытаешься обмануть? Себя? Думаешь, женишься, и все само собой пройдет – Юлька исчезнет из твоей жизни, из твоей крови?!»

Илья замер, пораженный от следующего, пришедшего за первым открытия.

Он испытывал такое чувство, которое испытывал, когда занимался наукой. Когда долгие и сложные вычисления никак не дают искомого результата и неожиданно неизвестно откуда приходит понимание, как правильно, как надо делать, – и ты проверяешь, вычисляешь, уже зная, что нашел – и вот! Вот он результат, получилось!

Он испытал сейчас такое же непередаваемое чувство познания истины, добытой трудным, сложным путем многих ошибок и просчетов, когда начинаешь сначала – снова и снова – и находишь!

В эту секунду он сделал открытие, от которого закружилась голова в восторге от познания единственно правильной и выстраданной истины! Илья понял, почувствовал душой, умом, кожей, всеми потрохами, что ничего вообще не имеет значения – никакое общественное мнение, неважно, умное или глупое, никакие люди с их взглядами и рассуждениями о морали.