Вера Кауи - Путь к счастью

Мэгги откинулась на подголовник и прикрыла глаза, наслаждаясь охватившим ее покоем. Значит, она не была неблагодарной скотинкой, невзлюбившей родителей; люди, которых она называла отцом и матерью, не были связаны с ней родством и всегда рассматривали ее как бремя долга, возложенное на их плечи, и не испытывали ни капли любви, нежности или гордости за ее школьные успехи. Последнее они даже считали подозрительным. И теперь ясно, почему. Ее ум, сообразительность, пытливость были им глубоко чужды. Их мозг неотвязно преследовала одна мысль: кто этот ребенок? Откуда взялся? Кто его родители? Прелюбодеи, отвечали, верно, они. И переносили свое презрение на девочку.

То, что она была нелюбима родителями и нежеланна им, стало для нее тяжким открытием. Теперь выяснилась подоплека их нелюбви. Они никак не могли смириться с тем, что им пришлось держать под своей крышей дитя греха, хотя этого потребовал от них сам их жестокий Бог. Не зная этого, девочка считала, что сама во всем виновата, а на самом деле они перенесли на нее свою изначальную ненависть к неизвестным людям, подкинувшим младенца на ступени церкви. Они превратили ее жизнь в сущий ад. И считали ее причиной своих несчастий. Как часто Мэри Хорсфилд причитала: «Как ты надоела мне со своими причудами! Откуда только набралась этой заразы!» Она была искренна. Она действительно не знала, откуда это все в головке ребенка. Я, правда, тоже не знаю, подумала Мэгги, но мне на это наплевать. Главное, что эти идеи бродят в моей голове, они мои.

— Я свободна! — вслух произнесла она, наслаждаясь звучанием самого слова. Этот словоохотливый старикан невольно освободил меня от моего прошлого, которое я таскала на плечах как Синдбад-Мореход вскарабкавшегося ему на спину хитреца. Благодаря ему я могу быть тем, чем хочу, и не чувствовать за собой никакой вины. В том числе и то, что я незаконнорожденнаая.

Во всяком случае, это беспокоит меня меньше всего, думала Мэгги.

Они никогда не мыслила себя «чьей-то», так что теперь открывшаяся внезапно правда не была ей в тягость. Главное, что она никогда не была Мэри Маргарет Хорсфилд. Те идеи и мечты, что так отвратительны были Альфреду и Мэри Хорсфилд, принадлежали Мэгги Кендал, которая всегда жила в оболочке приемной дочери. «Ты ничто, — орал на нее Альфред Хорсфилд. — Ты никто. Ты ничтожнее пыли, а еще тщишься возгордиться перед лицом Господа! Господь покарает тебя, как и всех грешников!»

Именно его неверие в силы и возможности Мэри заставили ее доказать, что он не прав, вселило мысль убежать из их дома, чтобы осуществить свои мечты. И она убежала. Стала сама собой, настолько же счастливой и удачливой, насколько несчастной и никчемной была Мэри Маргарет. Вот так сюжет! Такого и в книгах не прочтешь! Она попыталась найти свои корни и выяснила, что у нее нет вообще никаких корней!

Она опять рассмеялась.

— Я хочу быть тем, что я есть, — снова громко сказала она, начиная думать уже о будущем. — Следовательно, ни о каком материнстве речи быть не может. — Ее вновь омыла волна облегчения. Сестра Блэшфорд — Мэгги не могла про себя называть ее леди Дэвис — права. Надо обратиться лицом к себе, чтобы посмотреть в лицо реальности. Я не хочу и никогда не хотела быть матерью. Я хотела быть актрисой. Я не хочу иметь ребенка, который был навязан мне точно так же, как Мэри Маргарет Хорсфилдам. Мне не следует повторять их ошибку. Даже для того, чтобы стать на новую ступеньку в своей карьере. Впрочем, в ней должны произойти изменения, и я сама их произведу, потому что теперь они меня не страшат.

В голове у нее все прояснилось.

В ней жил страх — в котором она сама боялась себе признаться, как и во многих других своих опасениях — что если она не сможет удержать незыблемым образ Мэгги Кендал, он неминуемо превратиться в образ Мэри Маргарет. Этот страх лишил Мэгги разума. Теперь, когда образ Мэри Маргарет рассеялся, ей нечего бояться и она сможет повернуть свою карьеру в любую сторону.

И ее опять омыло волной покоя.

Да, подумала она. Вот мое главное — карьера. Истина проста: мой ребенок — это моя карьера, и так будет всегда. Доведись мне все начать сначала, я ничего не изменила бы в своей жизни, — думала Мэгги. То, что я сделала, было правильным и с точки зрения моей девочки, и с моей точки зрения. Она выросла в нормальной любящей семье, у родителей, которые хотели иметь детей, которые пошли даже на нарушение закона, чтобы получить ребенка. Это не Хорсфилды. Она их истинное чадо, каким никогда не стала бы для меня. Я только всего и сделала, что дала ей жизнь. Надо признаться: я не рождена для материнства. Если бы моя собственная мать, подумала Мэгги, вздумала вдруг объявиться, я постаралась бы избежать этого всеми силами. Пусть каждый живет сам по себе. То, чего эта девочка не узнает, не сможет нанести ей удар. Вспомни, как ты не хотела ее рожать, сказала себе Мэгги. Как ненавидела саму мысль о том, чтобы стать матерью, с какой ненавистью смотрела на живот и как равнодушно проводила глазами розовый комочек, который уносили навсегда. И всегда этот ребенок напоминал о том, о чем хотелось забыть.