Анна Грайфендер: Гламурная жизнь

— Еще четыре дня до Буффало, — процитировала я по памяти строчки из «Джона Майнарда», единственного выученного мной наизусть стихотворения Фонтане.

— Совсем скоро, — сказала Лилли, — наверное, мне стоило составить твой гороскоп. Ты хоть знаешь, какой у него знак?

Я гордо поделилась своими собственноручно добытыми сведениями:

— Он родился одиннадцатого ноября одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года в Гамбурге.

Лилли побледнела:

— Господи, Скорпион.

Катарина подхватила:

— Представляешь, что это значит?

— Нет, понятия не имею.

— Скажем так: если он подпустит тебя к себе, ты узнаешь, что такое настоящая страсть, а если захочет от тебя избавиться, поймешь, что такое отчаяние.

— Хотя, может быть, его качества смягчены звездой, под которой он родился. — Лилли решила оставить мне хоть какую-то надежду.

— Девочки! Вы совсем чокнулись! У меня и так куча дел, я должна выглядеть безупречно, не могу же я забивать себе голову всякой космической ерундой. Лучше скажите, что мне надеть, и одолжите денег, чтобы выкачать жир, — усмехнулась я. Тут не придется просить дважды.

Катарина считала, что на предстоящем вечере я должна привлекать всеобщее внимание. В ее понимании это леопардовый тюрбан или вечернее платье, где не хватает разве что люстры (но это уже на голову), — короче, вылитая она, только в миниатюре.

Лилли хотела, чтобы у меня был прикид «на уровне», но элегантный. Мне было абсолютно ясно, что сегодня вопрос с одеждой не решится, так что я переключилась на другую тему:

— Что новенького на мужском фронте?

Катарина откашлялась:

— Кроме заморочек с Кристофером, у меня на горизонте ничего приличного. Мне кажется, пора снова обратиться к Герберту. У него в загашнике всегда есть какой-нибудь банкир или консультант.

Герберт, старший брат Катарины, являлся неиссякаемым источником знакомств. Это был один из самых заманчивых холостяков в городе — высокий, спортивный, симпатичный и в довершение всего еще и умный и весьма успешный.

Его слабости, которые он умел хорошо скрывать, были тяга к комфорту и ипохондрия. Смесь, которая приносила удивительные плоды.

«Если ты этого не сделаешь прямо сейчас, у тебя обнаружат опухоль мозга», — угрожала Катарина.

От одного слова опухоль у Герберта начинала болеть голова. К тому же из-за вероятного облучения компьютерную томографию нельзя делать слишком часто; по крайней мере, пока нет еще ни одного врача, который бы выразил готовность при малейшем подозрении регулярно отправлять Герберта на вышеупомянутую процедуру. Герберт был не просто ипохондриком, а ипохондриком суеверным.

«Возьми свои слова насчет опухоли обратно. По-моему, у тебя не все дома!» — начинал он злобно орать на Катарину. Но затем, скрипя зубами, выполнял требуемое, потому что никогда нельзя быть уверенным, что подобная угроза не окажет, пусть и невольно, воздействия на состояние здоровья.

Если не принимать во внимание, что Герберт, услышав, например, про эболу, тотчас же начинал ощущать соответствующие симптомы и готов был мчаться на всех парах в приемный покой городской больницы (требовалось все красноречие собеседника, чтобы сдержать его), то можно сказать, у него все было в полном порядке, к тому же он постоянно снабжал Катарину перспективными кандидатами.

— У тебя, Лилли, есть кто-нибудь новенький?

— Откуда ему взяться, новенькому? Так в помру старой девой, меня будут приглашать в гости в качестве бабы-яги. «Смотрите внимательнее, дети это тетушка Лилли, которая живет с кошкой. Нет, у тети Лилли детей нет. Она вполне здорова, она могла бы иметь детей, но не сумела найти мужа, к сожалению».

Раньше я никогда не понимала Элли Макбил, удивлялась: почему она мечтает о толстом веселом младенце? А сейчас я сама не могу спокойно пройти мимо карапуза, одуреваю, когда по телику крутят рекламу «Хипп», мне так хочется купить все эти соки в пюре для собственных детей, которых у меня никогда не будет. А больше всего я боюсь, что в один прекрасный день выйду замуж за какого-нибудь придурка, только чтобы завести детей. А ведь я хочу получить самые хорошие гены, а не дрянной набор от жалкого сотрудника сберкассы. Лилли чуть не расплакалась.

— Лилли, когда у тебя месячные? Это предменструальный синдром, вот и все. — Замечания Катарины не всегда отличаются тактом.

— Тогда он длится уже целый год, — взорвалась Лилли. — Я знаю, что ты не хочешь детей. Ты даже, похоже, и мужа-то не хочешь, ведь тогда придется делиться с ним вниманием, которое сейчас целиком и полностью достается тебе. Конечно, это удобнее — выдавать пищу для восхищения порциями, — продолжала она, и в глазах у нее появился хорошо мне знакомый блеск. Я задержала дыхание.