Розамунда Пилчер - Карусель

— Жаль Майкла.

— Да, мне тоже его жаль. Всех жаль в этой жуткой чехарде. Но я думаю, с ним все будет в порядке. Отец о нем высокого мнения, и они друг с другом отлично ладят.

— А что с Аннабель?

— Он поговорил со своим адвокатом и уже начал процедуру развода. Лесли Коллиз не откладывает дела в долгий ящик.

Я ждала, что он продолжит, но он молчал, и потому я заметила:

— Это возвращает нас к началу. Что будет с Шарлоттой? Или ты о ней не говорил?

— Конечно же мы о ней говорили. Это была главная тема нашего собрания.

— Лесли Коллиз знает, кто ее отец?

— Конечно, это было первое, что я ему сообщил. И он не хочет, чтобы она к нему возвращалась.

— А Аннабель? Что она думает по поводу Шарлотты?

— Ей она тоже не нужна. Да даже если бы и нужна была, не думаю, что Лесли Коллиз позволил бы ей забрать ребенка. Как бы дико это ни звучало, но это лучшее, что могло произойти с Шарлоттой.

— Почему?

— Да потому, моя дорогая, что раз уж ни Лесли Коллиз, ни Аннабель не хотят забирать Шарлотту, то у меня появляется возможность ее удочерить.

Я сидела, застыв от изумления и глядя на него с недоверием.

— Но они не позволят тебе.

— Почему?

— Ты не женат.

— Но закон изменился. Одинокие люди теперь могут усыновлять детей. Больше времени уходит на суды, и нужно преодолевать больше препон, но теперь наконец это возможно. Конечно, если Аннабель согласится, но я, честно говоря, не вижу, с чего бы она стала возражать.

— Но у тебя нет своего дома. Тебе негде жить.

— Нет, есть. Льюис Фэлкон уезжает на пару лет поработать на юге Франции, и сказал, что, если я захочу, он сдаст мне свой дом в Лэнионе и мастерскую. Так что я буду тут неподалеку. Вряд ли я смогу взять к себе Шарлотту до того, как в суде закончится процесс удочерения, но я надеюсь, что до той поры Феба сможет побыть ее приемной матерью.

— Это слишком… О, Дэниел, это слишком хорошо, чтобы быть правдой!

— Я знаю. Я уже сказал, что каким-то удивительным образом мы с Лесли Коллизом сделались почти друзьями к концу разговора. Мы, кажется, начали друг друга понимать. В результате мы вместе отправились обедать в такую непритязательную забегаловку, где никто из его друзей не мог застать его в компании с таким оборванцем, как я. Под конец обеда разыгралась еще одна анекдотичная сцена, когда мы оба пытались оплатить счет. Ни один из нас не хотел оставаться в долгу. В конце концов мы поделили счет пополам, и каждый оплатил половину. Потом мы вышли из ресторана, распрощались и я пообещал, что буду поддерживать с ним связь. Он вернулся к себе в офис, а я взял такси и поехал обратно в галерею, чтобы поговорить с Петером Часталом.

Я знал, что мне понадобится хороший адвокат, но у меня и плохого-то никогда не было — все мои дела вел Петер. У меня никогда не было ни бухгалтера, ни банкира, ни агента. Петер все взял на себя с самого первого дня, когда я явился к нему от Чипса, зеленый и неопытный. И теперь он все устроил самым лучшим образом. Познакомил меня со своим собственным адвокатом, а потом сходил и выяснил, сколько денег мне причитается, и сумма оказалась раз в десять больше, чем я предполагал. Потом он сказал, что мне пора привыкать к новой роли семейного человека, избавляться от страха перед всякими техническими приспособлениями и покупать машину. Я так и сделал. Затем мы с Петером вместе поужинали, и тут я понял, что так хочу вас всех увидеть, что больше не могу ждать. И я сел в машину и поехал в Корнуолл.

— А Фебы с Шарлоттой как раз и не оказалось, — посетовала я.

— Я даже рад, что их нет, — возразил он, — потому что самое важное, что я хотел тебе сказать, касается именно тебя. Собственно, я хотел не столько сказать, сколько спросить. Я собираюсь в Грецию. В отпуск. Дней через десять. Я уже говорил тебе про домик на Спетсесе и приглашал ко мне приехать. И вот приглашаю тебя снова. Я забронировал два места на рейс до Афин. Если Лили и Феба возьмут на себя Шарлотту, ты поедешь со мной?

Домик, похожий на сахарный кубик, — я говорила себе, что никогда его не увижу. Беленая терраса с геранями и лодка с парусом, похожим на крыло чайки.

— Поедем со мной, Пруденс.

Я принялась лихорадочно обдумывать, что мне понадобится сделать, кого предупредить, о чем договориться. Моя мать. Марк Бернштейн. И так или иначе я должна буду написать бедняге Найджелу Гордону.

— Да, — сказала я.

Наши взгляды встретились, и некоторое время мы смотрели друг на друга через весь стол. Неожиданно он улыбнулся и произнес: