Лариса Райт - Золотая струна для улитки

– Музеи, Роза, заставляют работать серенькое вещество, а надо еще заставить работать сердце.

– Пап!

– Ну, наконец-то! А я уж думал, ты мой телефон забыла!

– Пап, когда ты приедешь?

– Соскучилась?

– Пап, когда?

– Не знаю пока, малыш. А что?

– Хочу тебя кое с кем познакомить.

– Познакомилась? Не верю!

– Он сказал: на уик-энд, в фамильный замок друзей. Приезжаем. А там она. «Наконец-то, – говорит, – мой сын соизволил привезти вас в родовое поместье. Если бы вы только знали, насколько я, герцогиня Свенсон, рада вас видеть».

Андреа и Алка скрючиваются от смеха.

– Ну а ты?

– Я так обалдела. Стою, головой трясу и блею: «Nice to meet you» [56].

– Надо полагать, ее сыночку это так просто с рук не сошло.

– Как бы не так! Она за все выходные нас ни на секунду вдвоем не оставила, а спальни у нас вообще были в разных концах замка. Аристократы чертовы! Герцоги! Я думала, он нормальный бизнесмен, а он герцог!

– Так ты что, не знала? – спрашивает Андреа, и они с Алкой снова смеются.

– Нет, – сверкает Зоя глазами. – Откуда? Я только в его собственной квартире в Стокгольме была, а местожительством мамочки не интересовалась. Если бы знала, я бы хоть подготовилась, литературу бы почитала…

Третий приступ на сей раз гомерического хохота не дает ей договорить.

– Какую? – с трудом выдавливает из себя Алла сквозь выступившие слезы.

– Зря смеетесь. Пособия бы почитала по поведению в аристократическом обществе. А то привез: у меня до бровей ресницы подкручены, губы вампирские, в чемодане одни сексуальные шмотки. Мог бы предупредить.

– Предупредил, ты бы не поехала, – говорит Андреа, успокоившись.

– Не поехала бы.

– А еще? Еще что было в замке? – Алке не терпится услышать подробности.

– Прогулки по саду. Там мои георгины любимые. Обед: желтый гороховый суп, кнедлики, пудинг. Скучные разговоры: кому присудят Нобелевскую премию по физике – исследователям квантовой механики или электростатического поля? Еще долго обсуждали какого-то родственника.

– Какого?

– Какого-то Цельсия. Говорили: «Наш Цельсий гораздо лучше Реомюра и Фаренгейта».

Андреа хватается руками за стул, чтобы не свалиться с него в новом припадке неудержимого гогота.

– Ты хоть как-то в разговоре участвовала?

– Конечно. Сказала, что очень уважаю их Цельсия, кинозвезду Дольфа Лундгрена и болею за шведскую сборную по хоккею.

– Удачные смотрины, – иронично подмечает Алка.

– Ага, – соглашается Зоя на полном серьезе и выкладывает из сумки какой-то журнал. – Смотрите, что она мне вручила в аэропорту.

– Она поехала провожать тебя в аэропорт?!

– Я же сказала, ни на минуту не оставляла.

Подруги разглядывают каталог свадебных платьев.

– Там еще записка вложена, – потупив глазки, сообщает Зоя.

Андреа читает вслух английский текст, написанный каллиграфическим почерком:

Дорогая мадемуазель. Надеюсь, Вы найдете в этом каталоге нечто, достойное Вас, и за рождественским ужином мы, наконец, сможем объявить, когда Вы окажете честь моему сыну стать молодой герцогиней Свенсон.

– Что будешь делать?

Зоя смотрит на подруг, кусает губы, шмыгает носом, открывает каталог на странице с закладкой, показывает пальчиком на чудесное платье.

– Собирать чемоданы.

– Чемодан? Вы уезжаете?

Андреа так стремительно вскакивает, воскликнув: «Где мой чемодан?», что приводит ученика в замешательство. Сережа перестает играть и, опустив гитару, наблюдает за метаниями Андреа.

– Никуда я не уезжаю. Просто пришло время познакомить тебя с моим чемоданом. Куда же он запропастился?

Она носится из комнаты в комнату, заглядывает под кровати, открывает шкафы. Наконец находит небольшой клетчатый чемодан в стеллаже на балконе.

– Угораздило же меня тебя туда засунуть! – Андреа любовно поглаживает свое сокровище, расстегивая старую молнию. Открывает чемодан, осторожно достает верхние листы сложенных там бумаг, разглядывает. – Слава богу, не отсырели. Пожелтели слегка, но это не беда, разберешься. Иди сюда!

Сережа склоняется над чемоданом.

– Ноты?

– Ага. – Это те ноты, что Андреа захватила из дома двенадцать лет назад. – Я эту музыку собирала по крупицам лет пять. Здесь записано все: мелодика, тональность, аккорды – все для того, чтобы точно воспроизвести мастеров.

– Откуда-то переписывали? Из Интернета?

Андреа улыбается: «Наивный, разве можно было тогда найти в Паутине расшифровку мелодий Рамона Монтойи или Хавьера Молины?»